Смех дьявола
Шрифт:
— Ты уже уходишь?
— Да, но я вернусь.
— Командир!
— Иду!
— Франсуа!..
— Тише, малышка… не кричи, не плачь. Все будет хорошо, война скоро закончится.
— Но… у нас не было времени поговорить о нас!
— Я знаю, сердце мое, мы побеседуем позже.
Он поднял ее и держал, прижимая к себе, такую хрупкую в своей наготе.
— Обними меня…
— Командир!
Когда он отстранился от нее, привкус соли остался на его губах. Он не мог разобрать, чьи это были слезы, его или ее.
Подталкивая своего шофера, он преодолел подъем до двора фермы, где его ждал старый черный «мерседес», в который
Ночью Франсуа Тавернье поднялся на борт самолета британской армии, взявшего курс на Лондон.
Когда Леа вернулась из табачной сушильни, Камилла нежно ее обняла и сказала только:
— Тебе повезло.
Они вернулись на ферму, держась за руки.
В конечном счете Леа была создана для этой подпольной жизни, лишенной комфорта, даже если время от времени она жаловалась на грубость обстановки и на тесноту. Камилла, наоборот, никогда не жаловалась, но начинала страдать от этой грубой жизни. И кроме того, она опасалась нападения на их лагерь. Здоровье ее улучшилось, но иногда она была так слаба, что с трудом передвигалась. Ее поддерживали вера в Бога и мысль о своем муже.
И вот в ночь с пятого на шестое июня было получено сообщение «В», которого так ждали Аристид и его люди, одно из трехсот, отправленных в эту ночь французским подпольным руководством своим офицерам: «Роза за ухом», что означало высадку союзников в Нормандии и мобилизацию всех сил французского Сопротивления.
Тотчас были начаты намеченные операции: на заре оружие, терпеливо хранившееся на ригах, в табачных сушильнях, винных подвалах, в пещерах, было быстро распределено; подземные кабели, связывающие главный штаб фон дер Шевальри, командующего 1-й армии, расквартированной в Бордо, с базой в Мериньяке и солдатскими казармами, а позже и соединяющие Люфтваффе с артиллерией Шюта, были перерезаны. В депо пессакского вокзала Пьер Шатане и его люди взорвали девять локомотивов, на несколько часов задержав отправление трех тысяч немецких солдат на нормандский фронт; они нарушили также сообщение на линии Лакано — Сен-Луи. Со своей стороны, бойцы из группы Жоржа подорвали железнодорожные пути между Ле Пюи и Лонзаком, железнодорожный мост между Монтандром и Шатр Тресаком, обрезали телефонные кабели германской армии в Суже, взорвали восемь опор 150 000-вольтной линии около Ишу и три — 120 000-вольтной в Буаре. В то же время железнодорожники Фернана Шмальца, задетые «конкуренцией» группы Жоржа, поставили рекорд и отправили Аристиду отчет о сорока восьми часах операций: «Пущен под откос поезд с немецкими солдатами около Понса. Взорван железнодорожный мост близ Флеака. Немецкий воинский эшелон потерпел крушение, столкнувшись с составом из цистерн с бензином около Бордо. Последняя диверсия вызвала гигантский пожар на линии и повлекла большие жертвы среди немцев, в частности, погибли капитан и сержант. Взорванный 33-тонный подъемный кран рухнул на паровоз, что прервало сообщение на линии.
Кран и паровоз вышли из строя. Железнодорожная линия разрушена в Сулаке…» Группа из Аркашона под руководством майора де Люза и капитана Дюшеза подорвала две опоры высоковольтной передачи, лишив электроэнергии южную часть железнодорожной сети, также были перерезаны телефонный и телеграфный кабели водолечебной станции, изолировав ее от остального мира; Деде ле Баск и Леон из Ланд непрерывно совершали вылазки против немецких колонн, которые по обходным путям пытались выйти на нормандские пляжи.
Вечером 6 июня на ферме Карнело люди слушали, несмотря на сильное глушение, голос, который в течение четырех лет поддерживал честь Франции:.
«Великая битва началась!
После стольких боев, гнева, боли наконец нанесен решающий удар, удар, которого так ждали. Это, конечно, французская битва, это битва за Францию.
…Священный долг сынов Франции, где бы они ни были, кто бы они ни были, — сражаться всеми средствами, которыми они располагают. Речь идет об уничтожении врага, топчущего и оскверняющего Родину, врага ненавистного и бесчестного.
Враг сделает все, чтобы уйти от своей судьбы. Он будет яростно цепляться за нашу землю как можно дольше. Но солнечный свет заставляет зверя отступать…
…Для нации, которая сражается с путами на ногах и руках против угнетателя, вооруженного до зубов, строгий порядок в бою зависит от нескольких условий…»
Собравшиеся не расслышали трех условий, до них дошел только конец речи генерала де Голля:
«Битва за Францию началась. У нации, у империи, у армии есть теперь только одна общая воля, одна общая надежда. Над морем нашей крови и наших слез теперь поднимается солнце нашего величия».
И когда зазвучала «Марсельеза», совершенно естественно все поднялись. Некоторые плакали, не пытаясь скрыть своих слез. Потом, после обращения одного из членов верховного командования экспедиционных союзнических сил к населению, проживающему в зоне высадки, Жак Дюшен взял слово в передаче «Французы обращаются к французам».
«Это не случайно, друзья мои, что вы не слышите этим вечером «Сегодня, на 227-й день вторжения…» и «1444-й-день борьбы французского народа за свое освобождение». Понадобилось 1444 дня, чтобы это освобождение началось. Но этих двух привычных фраз вы не услышите больше никогда».
Все приветствовали аплодисментами слова «больше никогда». Еще немного терпения, и больше никогда они не испытают страха, им не понадобится скрываться. Еще несколько дней, несколько недель, и они смогут вернуться к себе, пройти по дороге к винограднику, к заводу, конторе или просто к своему дому. Через месяц или два вернутся пленные, может быть, как раз ко времени сбора винограда… Этой ночью на ферме Антуана Карнело всем снились прекрасные сны.
Ничто не предвещало нападения немцев.
Погода была хмурой и облачной в это послеполуденное время 9 июня. Леа и Шарль со смехом спускались из леса, проголодавшись после долгой прогулки за дикой земляникой. Они нашли с дюжину едва созревших ягод, которые разделили поровну. Малыш обожал Леа. Она вела себя с ним так, как если бы он был ее младшим братом, и во время игр сама превращалась в ребенка. Они решили позавтракать на траве, но выяснилось, что закуска мадам Фо была давно съедена. Поэтому они и возвращались раньше намеченного срока, надеясь найти на ферме остатки обеда.