Смех дьявола
Шрифт:
— Скоро мы увидим, как на парашютах сбросят оружие. Не можете ли вы проверить, надежен ли тайник у распятия? Там должен быть ящик с магазинами и гранатами.
— Я пойду завтра.
— Если все в порядке, поставьте крест мелом на решетке вокруг ангела.
— Договорились.
— Будьте осторожны. Ваш дядя мне не простил бы, если бы с вами что-нибудь случилось… Не доверяйте Файяру.
В часовне у дороги все выглядело нормально. Ящики были не тронуты. Несмотря на хорошую погоду, у распятия никого не было.
Ночью прошел сильный дождь, оставив после себя небольшие
«Только не это, Боже мой!»
Вконец расстроившись, Леа вышла из церкви.
Бесконечная усталость овладела ею. Ее скверные туфли на деревянной подметке казались ей свинцовыми. Когда она проходила мимо последнего дома деревни, собаки побежали за ней с лаем, потом, успокоившись, отстали. Удостоверившись, что никого нет, Леа пометила ржавую решетку крестом. На колокольне Верделе пробило шесть часов вечера. По небу неслись тяжелые мрачные облака.
Не был ли это зов широкого и смятенного неба? Леа очутилась на дороге, которая вела к дому Сидони. Он казался крошечным на огромной равнине. Как права была старая женщина, стремясь вернуться в Бельвю! Здесь дума уносилась к отдаленным ландам, неуемному океану и бездонным небесам. Перед этим привычным зрелищем Леа всегда испытывала ощущение мира, желание покоя, сна, размышлений. Вой нарушил ее мысли. Белль, собака Сидони, скулила, прижавшись к двери.
Леа протянула руку к собаке.
— Ты не узнаешь меня?
Услышав дружелюбный голос, собака приблизилась к Леа и легла у ее ног, все еще продолжая скулить. Внезапно встревожившись, Леа открыла дверь и вошла. В комнате царил невероятный беспорядок, словно ураган пронесся. Сорванные с кровати одеяла и перевернутый матрас указывали на обыск. Кто мог так неистовствовать среди жалкого имущества старой больной женщины? Леа знала ответ, но отказывалась этому верить.
— Сидони… Сидони…
Собака, забившись под кровать, поскуливала. Старая женщина была без сознания. Лицо приобрело землистый оттенок, немного крови вытекло из правой ноздри, на левой стороне лица темнел синяк. Леа склонилась над Сидони: дыхание прерывистое, в вороте ночной рубашки из белой ткани виднелись следы пальцев на дряблой коже шеи.
В ужасе Леа смотрела на распростертое тело той, которая некогда утешала ее и потихоньку давала ей сладости, если Руфь или мать ее наказывали. Воспоминания детских дней, проведенных рядом с этой доброй женщиной, нахлынули на нее, вновь превратив в ребенка, ищущего защиты.
— Дони, Дони, ответь мне…
Старая женщина открыла глаза. Леа бросилась к ней.
— Сидони, прошу тебя, отвечай мне.
Сидони медленно подняла руку и положила ее на склоненную к ней голову. Ее губы открывались и закрывались, но слов было не разобрать.
— Постарайся, скажи мне, кто это сделал…
Рука Сидони отяжелела. Леа прижалась ухом к ее рту.
— …спа… спа… ся, спасайся. — Рука стала еще тяжелее. Леа попыталась осторожно освободиться, шепча:
— Что ты хочешь сказать?
Рука, чуть помедлив, соскользнула с головы Леа, глухо ударившись о кровать.
Белль отчаянно завыла.
Леа перестала плакать и, еще не веря в случившееся, испытующе глядела на старое любимое лицо, вдруг ставшее чужим и едва не враждебным.
Это было неправдой… Еще секунду назад она чувствовала на своей щеке теплое дыхание… а теперь… Это бесстыдное тело в одной рубашке…
Леа гневно поправила завернувшийся подол.
— Заткните суку!.. Что она так развылась? Дура! Плачет она что ли?
Леа услышала шорох позади себя и резко обернулась. На пороге стоял человек. Она замерла, окаменев от ужаса. Что он делал здесь, в разоренном доме, перед этим еще не остывшим трупом? Ей вдруг все сделалось понятным. Гадкий страх отбросил гордость.
— Умоляю!.. Не бей меня!
Матиас Файяр не смотрел на Леа, он отстранил ее рукой и приблизился к кровати. Бледный, со сжатыми кулаками, он был страшен.
— Они посмели!
С какой нежностью он сложил руки в синяках, закрыл глаза той, кого ребенком он называл «мама Сидони» и которая так хорошо умела спасать его от отцовских побоев! Он опустился на колени не для того, чтобы произнести давно забытую молитву, но от избытка горя.
Леа смотрела на него со страхом, но когда он повернул к ней залитое слезами лицо, она с рыданиями бросилась ему на шею. Сколько времени они оставались на коленях, прижавшись друг к другу перед этими останками, казалось, уносившими в холод могилы их детские впечатления и воспоминания?
Белль, взобравшись на кровать, лизала ноги своей хозяйки.
Матиас опомнился первым.
— Тебе нужно уехать.
Леа не реагировала. Молодой человек вытащил из кармана носовой платок, которым вытер глаза своей подруги, потом свои. Он встряхнул ее, сначала ласково, потом почти грубо.
— Послушай меня. Ты должна покинуть Монтийяк. На вас донесли, на Камиллу и на тебя.
Леа слушала с отсутствующим видом.
— Боже мой! Ты слышишь? Люди Дозе и из полиции скоро будут здесь, они арестуют тебя.
Наконец-то! Она, казалось, начала понимать. Горе и I отчаяние постепенно уступали место выражению недоверчивого ужаса.
— И об этом меня предупреждаешь ты!..
Это восклицание заставило его опустить голову.
— Я слышал, как Денан отдавал распоряжения Фьо, Гильбо и Лакутюру.