Смех дьявола
Шрифт:
— Далеко еще? — проворчала Леа.
— Не очень, немного не доезжая до Вилландро. Район спокойный. Там в маки свои ребята. Ваш дядюшка их хорошо знает.
— Вы думаете, нам долго придется там оставаться?
— Пока не знаю. Это будет ясно, когда я увижу Матиаса. Подъезжаем.
Быстро миновав низкие строения, они остановились перед домом, стоящим немного в стороне от дороги. Залаяла собака. Из двери вышел человек с ружьем.
— Это ты, Альбер? — тихо спросил он.
— Да, я привез наших женщин, их преследует
— Ты мог бы меня предупредить.
— Это было невозможно. Сейчас у тебя есть место?
— Тебе повезло, англичане ушли прошлой ночью. Это надолго?
— Пока не знаю.
— Женщины и парнишка, — пробурчал человек с ружьем, — мне это не нравится. С этими паршивыми бабами всегда неприятности.
— Очень любезно! — произнесла Леа сквозь зубы.
— Не обращайте внимания, — сказал Альбер. — Дядюшка Леон все время ворчит, но нет в Ландах лучшего стрелка и более смелого сердца.
— Пойдемте в дом. Соседи — все наши люди, но сейчас паршивая овца легко попадает в стадо.
Комната, в которую они вошли, была длинная, с низким потолком и с утрамбованным земляным полом. Три большие высокие кровати за выцветшими занавесками, сундуки, широкий стол, заваленный всякой всячиной, разрозненные стулья, плита, черная от долгого употребления, камин внушительных размеров с неизбежными снарядными гильзами последней войны, старый каменный желоб, над которым висели пожелтевшие календари со следами мух, составляли обстановку. С потолка спускалась керосиновая лампа, на ферме еще не было электричества.
Вид этой убогой комнаты заставил обеих молодых женщин остановиться на пороге.
— Я не ждал новых гостей так рано и не успел приготовить постели, — сказал Леон, вытаскивая одеяла из одного сундука.
— Другой комнаты нет? — тихо спросила Леа у Альбера.
— Нет, — откликнулся хозяин, у которого был хороший слух. — Другой комнаты нет. Это все, что я могу вам предложить, любезная дамочка. Идите, помогите мне приготовить постели. Вы увидите: они хороши, из настоящего утиного пуха. Забравшись на них, не захотите вылезать.
Одеяла были жесткие, но приятно пахли травой.
— Все удобства за домом, там много места, — добавил хозяин с лукавым видом.
— А где умываться?
— Снаружи есть умывальник, и колодец недалеко.
Выражение лица Леа было, вероятно, забавным, потому что Камилла фыркнула.
— Увидишь, нам будет очень хорошо. Позволь помочь тебе.
Шарль не проснулся даже тогда, когда мать раздела его и положила в постель.
2
Давно уже Камилла и Леа не спали так крепко. Даже мальчонка, обычно просыпавшийся первым, еще спал, несмотря на позднее утро. Свет, проходя через красные занавески, становился розовым и мягким. Дверь, должно быть, была открыта. До них доносились успокаивающие шумы фермы: кудахтанье кур, скрип колодезной цепи и удары ведра о бревна, воркование горлиц, отдаленное ржание, голос ребенка, зовущего свою мать. Казалось, ничто не может нарушить эту мирную жизнь. Кто-то вошел в комнату и подбросил угля в печь. Вскоре почувствовался аромат настоящего кофе. Камилла и Леа, как на призыв, дружно отодвинули свои занавески. При виде двух всклокоченных голов Леон издал ворчание, похожее на смех.
— Ну вот и хорошо, милые. Нелегко вас оттуда вытащить, пожалуй, это возможно только с помощью чистого колумбийского.
Леа бросилась, чуть не упав с кровати, о высоте которой забыла, и схватила чашку, протянутую Леоном. Она поднесла ее к носу, жадно втягивая чудесный аромат.
— Я положил два куска сахара. Надеюсь, что не слишком много.
— Два куска! Ты слышишь, Камилла!
— Слышу, — произнесла она, подходя, такая гибкая в своей длинной ночной рубашке, придававшей ей вид пансионерки.
Леон протянул ей чашку.
— Откуда у вас все это?
— Англичане оставили мне пакет кофе. И это еще не все. Из сундука, который, должно быть, использовался для хранения продуктов, он вытащил большую краюху хлеба.
— Ничего себе! Это же настоящий сдобный белый хлеб!
Он вытащил из кармана нож, медленно открыл его и отрезал три отличных ломтя. Леа уткнулась носом в плотную мякоть, жадно вдыхая ее запах, словно боясь, что он улетучится. Камилла созерцала свой кусок с серьезностью, которую вносила во все.
— Хлеб… хлеб…
Шарль, стоя на кровати, протягивал свои ручонки. Леон поднял его и, посадив себе на колени, отрезал ему ломоть.
— Для него это слишком много, месье, он все это никогда не съест, — воскликнула мать.
— Не верю. Чтобы такой парень не справился… Пойдемте, выпьем кофе, становится прохладно.
Старый охотник был прав: Шарль съел весь свой кусок.
Прошло три дня сельской идиллии. Было солнечно и немного холодно.
Вечером 21-го вернулся Альбер. Он встречался с Матиасом в Лангоне. Молодой человек согласился следовать за ним с завязанными глазами и руками в багажнике машины до маки около Мориака. Там он ответил на все вопросы мясника и партизан. Удовлетворенный ответами, Альбер отпустил его ночью около вокзала в Ла-Реоле.
— Гестапо было у нас в доме? — спросила Леа.
— Не гестапо, а люди комиссара Пено.
— Морис Фьо был с ними?
— Нет.
— Как там дела? Что с моей тетушкой и с Руфью?
— Все в порядке. По словам Руфи, их допросили вежливо, не очень слушая ответы.
— Чего они хотели?
— Они хотели узнать, получают ли в Монтийяке какие-либо известия от отца Адриана. Ни слова о вас и о мадам д'Аржила.
— Странно!!. Почему Сидони перед смертью сказала, чтобы я спасалась, а Матиас был уверен, что нас вот-вот арестуют?