Смех дьявола

Дефорж Режин

Я пишу тебе все это, чтобы ты знала, что я записался в войска СС не ради политического идеала. Мне здесь нечего делать, для меня здесь нет будущего. После окончания войны у новых победителей будет только одна мысль: мстить. Я не баран, ждущий удара ножа на бойне. Я опасаюсь лишь одного: что они отомстят моим родителям. Моему отцу многократно угрожали, его обвиняют в смерти твоей тетки и в поджоге Монтийяка. Найдено тело Мориса Фьо. Он был казнен участником Сопротивления. Аристид также казнил Гран-Клемана и его жену. Они — хозяева в регионе. На прошлой неделе я видел твоего кузена Филиппа

и посоветовал ему укрыться в надежном месте. Он говорит, что его отец не хочет ничего знать, потому что ему не в чем себя упрекнуть. Не так думают некоторые бордосцы. Здесь с небольшим отставанием повторяется то, что происходит в Париже. Я полагаю, ты находишься на баррикадах с винтовкой в руках. Так мало надо, чтобы я оказался рядом с тобой.

Это письмо будет, может быть, последним, которое я тебе напишу. Я хотел бы сказать тебе, что сожалею о том, как вел себя с тобой, но я любил тебя до безумия. Я знаю, что это не оправдание, но я должен тебе это сказать. Я хотел также просить тебя сохранить обо мне только счастливые воспоминания детства. Я унесу с собой в памяти нашу беготню на виноградниках, игру в горелки вокруг придорожного распятия в Верделе, купания в Гаронне и наши потасовки в сене.

Думай иногда обо мне и знай, что ты — единственная женщина, которую я любил и буду любить всегда, и что ты будешь храниться в моем сердце до самой смерти.

Твой верный друг Матиас

P.S. Сейчас, в 17 часов 10 минут, поезд с немецкими железнодорожниками отправляется с вокзала Сен-Жак в Германию. Один вагон забронирован для нас».

Матиас! Где он теперь? Жив он или мертв? Его письмо шло около трех месяцев. Почтовая связь действительно еще не восстановлена. Ни от Лорана, ни от Франсуа не пришло ни одного письма. Леа не слишком беспокоилась об этом, целиком занятая своей подготовкой к работе водителем в Красном Кресте.

В день отъезда Тавернье она отправилась на встречу на улицу Октав-Фейе. Она проснулась поздно и успела только наспех одеться. Ей казалось, что переполненный поезд метро слишком медленно тащился по туннелю. На станции «Помп» она, расталкивая пассажиров, устремилась к выходу. Было 9 часов 10 минут.

Мадам де Пейеримоф, безупречная в своей хорошо подогнанной униформе, встретила ее холодно.

— Вы опоздали.

— Да, мадам, извините меня.

— Вы рекомендованы нашим председателем. Вы с ним знакомы?..

— Нет.

— Вижу, — сказала она, измеряя взглядом свою собеседницу.

Леа опустила голову.

— Вы всегда носите такую прическу?

Как девчонка, пойманная на шалости, она почувствовала, что краснеет.

— Это новая мода?.. Такая прическа — дело вкуса… Однако я вам советую, если мы примем вас, сделать прическу более совместимую с нашей униформой. Вы умеете водить?

— Да, мадам.

— Сменить колесо? Починить мотор?

— Нет.

— Вижу. Надо будет вас всему учить. Разумеется, вы не знаете также меры первой помощи раненым.

Леа почувствовала, как в ней закипает гнев. Ее бесила эта особа с претензиями аристократки.

— Нет, мадам.

— Почему же вы хотите поступить к нам?

— Чтобы служить моей стране.

Ух!

Она хорошо усвоила урок, который дал Франсуа. Ее ответ, кажется, понравился мадам де Пейеримоф, немного смягчившейся.

— Хорошо. Если мы оставим вашу кандидатуру, то вы пройдете шестинедельную стажировку, во время которой изучите основы автомобильной механики и приемы первой помощи раненым, перевозимым вами. Потом мы отправим вас туда, где ваше присутствие будет особенно необходимым.

— Когда я узнаю, приняли ли меня?

— В течение недели. У нас много кандидатов, мы хотим взять только тех, кто покажется нам наиболее способным справиться со своей задачей. Если вы будете приняты, то получите приглашение.

Энергичное рукопожатие завершило беседу.

Пятью днями позже Леа впервые сидела за трапезой с новобранками на улице Франсуа Первого. С самого начала занятий она показала себя особенно умелой в демонтаже колес, чистке свечей и небольших исправлениях двигателя. Алике Обуано, у которого в подчинении был гараж машин скорой помощи на улице Пасси, похвалил ее перед товарками, что дало повод одной из них многозначительно заметить:

— У краснокожего шефа ты в любимчиках.

— Почему ты так его называешь?

— Такое прозвище ему дала Клер Мориак.

— Дочь?..

— Да. Она в Безье, где у нее страшно много работы. Надеюсь, она скоро вернется.

Вероятно, благодаря атмосфере товарищества и увлекшей ее учебе Леа смогла преодолеть страх и ужас, которыми веяло от письма Руфи, полученного 7 октября. Она громко начала читать его перед своими сестрами и тетушками.

«Верделе, 2 октября 1944 года

Мои дорогие, две недели я откладываю каждый день момент, когда напишу вам. То, что мне нужно вам сообщить, так ужасно, что ручка не держится у меня в руке и что будет ясно вам из этого рассказа.

Дорогие мои маленькие, вам надо будет иметь много мужества, когда вы прочтете это. Альбер мертв. Его тело нашли погребенным в саду виллы в Буска, где помещалось гестапо. Вскрытие показало, что он, вероятно, покончил с собой, повесившись после пыток. Мирей проявила замечательное мужество: ни одной слезы, однако она до сих пор ничего не знает о сыне. Погребение было совершено в Сен-Макере в присутствии мэра Бордо и многих участников Сопротивления. По этому случаю произошли, увы, и постыдные деяния: стрельба, оскорбления коллаборационистов или подозреваемых в сотрудничестве с врагом. После ужасной смерти мадам Бушардо и Файяров любой враждебный выкрик вызывает у меня нервную дрожь, которая длится несколько часов. Врач говорит, что со временем это пройдет.

Ваш дядя, мэтр Дельмас, и его сын были растерзаны толпой в Бордо…»

— О, Боже мой!

Лиза де Монплейне, схватившись за горло, бросилась к ванне, остальные застыли на местах. Когда Лиза вернулась, бледная и растрепанная, они не пошевелились. Старая дева положила свою ладонь на руку сестры. Этот сердечный жест вывел Альбертину из оцепенения.

— Продолжай, Леа, — сказала она дрогнувшим голосом.

Молодая женщина несколько раз пыталась начать, прежде чем сумела выговорить эти страшные слова: