Смех в темноте [Laughter In The Dark]
Шрифт:
Марго появилась на экране почти сразу; она читала книгу, потом бросила ее и подбежала к окну: подъехал верхом ее жених.
Ее охватил такой ужас, что она вырвала руку из руки Рекса. Откуда только взялось это кошмарное создание? Угловатая, неказистая, с припухшим, странно изменившимся ртом, черным как пиявка, с неправильными бровями и непредвиденными складками на платье, невеста на экране дико взглянула перед собой, а затем, изогнувшись под острым углом, легла грудью на подоконник, задом к публике.
Марго оттолкнула блуждающую руку Рекса. Ей вдруг захотелось кого-то укусить или броситься на пол и забиться.
Неуклюжее
«Может быть, дальше лучше будет?» — подумала она в отчаянии.
Альбинус перегнулся к ней, по дороге полуобняв Рекса, и нежно прошелестел:
— Очаровательно, чудесно, я не ожидал…
Он действительно был очарован: ему почему-то вспомнился кинематограф «Аргус», где они познакомились, его трогало, что Марго так невозможно плохо играет, — и вместе с тем в ней была какая-то прелестная, детская старательность, как у подростка, читающего поздравительные стихи.
Рекс тоже ликовал: он не сомневался, что Марго выйдет на экране неудачно, но знал, что за это попадет Альбинусу. А завтра, в виде реакции, она придет. Ровно в пять. Все это было очень забавно. Он принялся опять бродить рукой по ее ногам и платью, и она вдруг сильно ущипнула его.
Через некоторое время невеста появилась снова: она шла крадучись вдоль стен домов и все время оглядывалась назад (хотя, как ни странно, прохожие этому совершенно не удивлялись), а затем тайком зашла в кафе, где, как предупредила ее светлая личность, друг семьи, она может найти своего жениха в обществе женщины из породы вампиров (Дорианна Каренина). Когда она кралась в кафе, спина у нее почему-то вышла толстенькая и неуклюжая.
«Я сейчас закричу», — подумала Марго.
К счастью, экран перемигнул, появился столик в кафе, шампанское в ведре со льдом, герой, дающий прикурить Дорианне. (Очевидно, с точки зрения любого режиссера, этот жест должен восприниматься как символ нарождающейся интимности.) Дорианна откидывала голову, выпускала дым и улыбалась одним уголком рта.
Кто-то в зале захлопал, другие подхватили. Вошла Марго, рукоплескания умолкли. Она открыла рот, как никогда не открывала его в реальной жизни, и, понурив голову, всплеснув руками, ушла прочь.
Дорианна, настоящая Дорианна, сидевшая спереди, обернулась, и глаза ее ласково блеснули в полутьме.
— Молодец, девочка, — сказала она хрипло, и Марго захотелось полоснуть ее по лицу ногтями.
Теперь уже она так боялась каждого своего появления, что вся ослабела и не могла, как прежде, отталкивать и щипать назойливую руку Рекса. Она дохнула ему в ухо горячим шепотом: «Пожалуйста, перестань, или я пересяду». Он похлопал ее по колену, и рука его успокоилась.
Брошенная невеста появлялась вновь и вновь, и каждое ее движение терзало Марго. Она была как душа в аду, которой бесы показывают земные ее прегрешения. Простоватость, корявость, стесненность движений… На этом одутловатом лице она улавливала почему-то выражение своей матери, когда та старалась быть вежливой с влиятельным жильцом.
— Очень удачная сцена, — прошептал Альбинус, опять нагнувшись к ней.
Рексу сильно надоело сидеть в темноте, смотреть на скверную фильму и к тому же терпеть, что этот верзила постоянно
Драма подходила к концу. Герой, покинутый вампиром, шел под сильным кинематографическим дождем в аптеку покупать яд, но вспомнил о старушке матери и в последний момент отправился в свою родную деревню. Там, окруженная курами и свиньями, невеста играла с его незаконным ребенком. (Судя по тому, как герой смотрел на них из-за забора, ему не долго еще придется оставаться незаконным.) Это была самая удачная сцена с участием Марго. Но когда младенец стал к ней ластиться, она почему-то провела тылом руки по платью (совершенно непредусмотренное движение), словно вытирала руку, а младенец глядел исподлобья. По зале прошел смешок. Марго не выдержала и стала тихо плакать.
Как только зажегся свет, она встала и быстро пошла к выходу.
С озабоченным выражением лица Альбинус стремительно за ней последовал.
Рекс выпрямился, расправляя плечи. Дорианна тронула его за рукав. Рядом стоял господин с ячменем на глазу и позевывал.
— Провал, — сказала Дорианна, подмигнув. — Бедная девочка.
— А вы довольны собой? — спросил Рекс с любопытством.
Дорианна усмехнулась:
— Раскрою вам тайну: настоящая актриса никогда не бывает довольна.
— Подчас и публика не бывает довольна, — сказал Рекс хладнокровно. — Кстати, милочка, как вы придумали свой псевдоним? Меня аж распирает от любопытства.
— Ох, это длинная история, — ответила она задумчиво. — Если заглянете ко мне как-нибудь на чай, я, возможно, смогу рассказать об этом подробнее. Юноша, подсказавший мне это имя, покончил с собой.
— Что ж — в этом нет ничего удивительного. Но я, собственно, о другом… Скажите, вы Толстого читали?
— «То ли с тою»? — переспросила Дорианна Каренина. — Нет, не помню. Такого романа я не читала. А почему вас это интересует?
24
Дома были буря, рыдания, стоны, истерика. Она бросалась то на кушетку, то на постель, то на пол. Глаза ее яростно и прекрасно блистали, один чулок сполз. Весь мир был мокр от слез.
Утешая ее, Альбинус бессознательно употреблял те же слова, которые говорил некогда дочери, целуя синяк, — слова, которые теперь как бы освободились после смерти Ирмы.
Сперва Марго излила весь свой гнев на него, потом страшными эпитетами выругала Дорианну, потом обрушилась на режиссера (заодно попало совершенно непричастному Гроссману, старику с ячменем).
— Хорошо, — сказал Альбинус наконец. — Я приму исключительные меры, чтобы моей душке было хорошо. Только заметь, я вовсе не считаю, что это провал, — напротив, ты местами очень мило играла, — там, например, в первой сцене, — знаешь, когда ты…
— Замолчи! — крикнула Марго и швырнула в него апельсином.
— Да выслушай же меня, моя лапочка. Я же готов все сделать, только бы моя девочка была счастлива. А теперь возьмем чистый платочек и вытрем слезки. Я знаешь что сделаю? Ведь фильма-то моя, я платил за эту ерунду… То есть за ту ерунду, которую сделал из нее Шварц. Вот я не пущу ее никуда, а оставлю ее себе на память.