Смерть белой мыши
Шрифт:
— И где теперь искать этого Юри? — спросил Кудинов.
— Откуда мне знать? — в голос ревел парень.
— Тише ты, не ори! — прикрикнул я на толстяка. — Вы где с ним встречались?
— Он живет за железной дорогой, мы за ним туда однажды заезжали.
— Так, значит, все-таки знаешь. А вот сейчас поподробнее, — приказал Кудинов.
— Он живет в таком большой зеленом доме, деревянном. Мы ехали по улице Ристику, дом был справа, на перекрестке.
— На перекрестке с какой улицей? — попросил уточнить я.
— Я не знаю. — Парень ревел в голос. Утереть бы
— Ну, хорошо. — Я верил ему. — А в доме напротив кто прячется?
— В каком доме?
— В соседнем, вон в том!
— Я не знаю.
Толстяк, похоже, действительно был удивлен.
— Старый такой, весь седой, — подсказал я.
— Откуда мне знать? — всхлипывая, повторил парень.
Для порядка мы притащили в гостиную и третьего, атлета. Тот говорить с нами не пожелал — хотел умереть героем. Когда мы вытащили ему кляп, он попытался плюнуть в презренных врагов, а потом, когда мы его снова упаковали, просто закрыл глаза.
Чтобы не усложнять себе жизнь, мы оставили ребят в прихожей. Правда, для верности мы примотали их скотчем друг к другу, составив стулья спинками. В групповом варианте они не могли из коридора проникнуть ни в одну комнату, чтобы потереться там о какой-либо острый угол. Это сейчас, когда парни сообразили, что мы не собираемся их убивать, они сидят тихо. А дальше они будут дергаться, как после скипидарной клизмы, лишь бы поскорее выбраться из этого дома.
Я подошел к высокому столику, на котором стояла фотография молодой Анны, и взял ее в руки. Нет, она была не хуже Греты Гарбо! Приди ей в голову такая блажь, она могла вскружить любую мужскую голову. Как она тогда сказала? «Если хотите говорить со мной, держите в голове это лицо, а не то, которое у меня сейчас». Жаль, что сама Анна не видела того, что видела эта фотография. Хотя, может, и видела…
— Это она? — спросил Лешка, дождавшись, пока я закончу свой молчаливый разговор с фотографией.
Я кивнул.
— Красивая, — оценил мой друг.
Я снова кивнул.
— И была такой до самого конца.
— Ты хочешь, чтобы человеку, нажимавшему на кнопку, мы отомстили лично?
Действительно, чего еще я хочу?
— Да нет. Ты сможешь перерезать ему глотку кухонным ножом?
Лешка покачал головой.
— Полиция сама разберется, — сказал я.
Я поставил фотографию Анны на место. И снова посмотрел куда-то в верхний угол комнаты. Почему я считаю, что мертвые непременно левитируют?
10
Дождь лил, не переставая. У меня струи воды потоком стекали по щекам. Мы дошли до калитки, и рука моя уверенно — задумайся я, никогда бы не вспомнил, где он точно, — нашла разболтавшийся засов. И тут что-то меня остановило. Кудинов, шедший за мной следом, нетерпеливо ткнул меня в спину рукой. Но взгляд мой был неудержимо притянут едва различимым в темноте предметом.
Это был почтовый ящик. Такие в Америке стоят перед каждым домом в пригороде или в сельской
— Вы, друг мой, идете или нет? — прошипел мне в спину Лешка. — Вы, вероятно, не заметили, но мы стоим под холодным душем.
Я действительно об этом и не думал. Я открыл дверцу ящика — она, как и в Штатах, на замок не запиралась, — и вытащил из него пачку рекламных буклетов и листовок, пару конвертов и какую-то тонкую, видимо, местную, газету. С моего рюкзачка вода лилась струей, но внутри было сухо. Я поспешил сунуть в него Аннину почту и застегнул молнию. Кудинов с интересом смотрел на меня, но от комментариев воздержался.
— Теперь можно? — спросил он. — Ну, небольшая пробежка до машины?
Я посмотрел на него. Я не забыл, что уже просил об этом Августа, но эффект незавершенного действия давал о себе знать. Для меня-то ведь это может так и остаться загадкой.
— Слушай, мы все равно уже всюду наследили. Давай разберемся и со стариком.
— Все, что вашей душе угодно, — с готовностью отозвался мой напарник.
Мы забежали под навес над крыльцом Марет. Почему люди — не собаки? Сейчас бы встряхнулись всем телом, как наш Мистер Куилп — окатывая всех вокруг, как из шланга, — а сами уже не насквозь мокрые. А то стоим, зуб на зуб не попадает: Лешка с прилепленной к черепу шевелюрой (я-то в бейсболке), и каждый прижимает к телу винчестер, придерживая его под курткой за приклад. Не довести бы усатую бабушку до инфаркта, когда она нам откроет. А с другой стороны, Марет у себя не одна, и неизвестно, сколько там еще народу кроме этого старика.
Я поделился своими сомнениями с Лешкой.
— Она же тебя видела? — сказал он. — Иди один, вроде бы водопроводчик. А я тебя прикрою с винчестерами.
Очевидно, наш шепот был слишком громким. За дверью вдруг раздался старческий женский голос. Марет спрашивала на родном языке, но смысл был понятен.
— Откройте, пожалуйста, Марет, — по-русски сказал я. Как там его звали? А! — Это Мартирос. Я приезжал чинить котел вашей соседке. Вы просили зайти.
Марет принялась что-то ворчать по-эстонски, типа «Носит тебя нелегкая в такую погоду!». Тем не менее лязгнул засов, повернулся ключ, и дверь отворилась.
Она в прихожей была одна. Фланелевое платье, плечи закрыты шерстяной шалью, на ногах — теплые домашние тапочки.
— Зач-чем — так — поздно? — спросила старушка, подбирая русские слова.
Тут она увидела за моей спиной второго мужчину и, похоже, пожалела, что открыла дверь. Лешка, убравший ружья за стену, чтобы их не было видно, широко и открыто улыбнулся.
— Извините, — сказал я, — но мы пришли не из-за котла. Это по поводу вашей соседки.
— Такой — не-счастье! — Марет даже забыла о том, что наверняка намеревалась сделать — спросить, а кто же тогда мы. — Кто хотел ее уб-бивать? Зачем? Полиция мне нич-чего не сказал.