Смерть без работы не останется
Шрифт:
— Улыбается, — с дрожью нетерпения в голосе сказал Антонелли. — Это просто чудо! Парни, пустите меня, а то я сейчас кончу прямо в штаны.
Лера не поняла ни слова и удивленно стала озираться. Она слишком хорошо знала такие вот ухмылочки и смешки. Но этого же не может быть, это шутка какая-то! Сейчас придет начальник и строго прикажет. Это же европейцы… Только потом Лера вспомнила, что все с ней произошедшее было сделано тоже европейцами. Своими же согражданами.
Она хотела закричать, вырваться, но ей зажали рот, потом кто-то ловко заклеил его пластырем. Ее держали за руки, а над головами мужчин стали передавать
Она стонала и билась, она теряла сознание от боли, но ее приводили в чувство едким запахом каких-то медикаментов. Потом она провалилась в небытие. И уже ничего не чувствовала. Время остановилось, а ее все насиловали и насиловали. На ней порвали всю одежду, ее царапали ногтями в припадках животной страсти, кусали за груди…
Лера в какой-то миг очнулась, и ей показалось, что она сходит с ума. Наверное, мудрая природа готова была бросить ее в омут сумасшествия, чтобы девушка не умерла от ужаса всего с ней происходящего. Но страх сумасшествия был так же силен, как и страх безумства. А еще внутри всколыхнулась обида, ненависть. Ненависть ко всему мужскому роду. И желание жить! Жить, чтобы убивать.
И звериная сила, откуда-то взявшаяся, позволила Лере на миг вырваться из цепких потных рук, она издала сдавленный животный вой сквозь пластырь, она вцепилась ногтями в чью-то щеку, ударила ногой, но на голову ей тут же обрушился страшный удар.
Боль была невыносимой, острой. Она раскалывала череп, проникала глубоко в мозг. Ее было невозможно терпеть. Может быть, именно поэтому Лера и не потеряла до конца сознания. А может, она все это ощущала именно из глубин подсознания. Она чувствовала, как ее несут, как несколько раз она ударилась о металлические стены и углы, потом свежий воздух с привкусом соли. Потом ей стало легче, даже захватило дух. Это было как ощущение полета, свободы, которая заставляла вздохнуть полной грудью…
И тут в горло ударила волна горечи, заставившая закашляться, забиться. Боль в носу, в голове во всем теле. Тело как будто проснулось и снова стало все ощущать, даже прохладу воды. И эта прохлада была бы приятной, если бы горечь не лезла через нос и рот внутрь, в легкие.
Лера пришла в себя, она видела перед глазами черную муть, пузырьки воздуха. Это было так страшно, как если бы она проснулась в могиле. Лера забилась, стала грести руками, ногами, горло разрывалось, разрывались легкие, но она выдержала… вынырнула на поверхность…
Огоньки уходящего судна, ночь, звезды на черном небе и волны. Они были теплыми, плавными, они поднимали Леру и опускали. От всего пережитого, от качки, от горечи во рту и воды в легких ее стало рвать. Это было ужасно, потому что невозможно одновременно держаться на воде и бороться с рвотными позывами, с судорогами в желудке.
Но она справилась. Желудок был пуст… Она умудрилась лечь на спину и лежать так, содрогаясь от остаточных позывов. Стало немного легче, но появилась опасность уснуть и утонуть. Лера заплакала. Она не плакала уже давно, потому что внутри вся была как сжатая пружина, потому что постоянно была на взводе. Теперь она чувствовала близость смерти, и ей захотелось плакать.
Она лежала на спине, смотрела на звезды над головой и думала о маме, о том, как она все это пережила и переживет. Как она узнает, что сделали с ее дочерью, как она узнает, что ее дочь вернулась не для того, чтобы жить, а для того, чтобы убивать. Могла бы вернуться, но не вернется, потому что сейчас умрет. Или не сейчас, а через полчаса, через час. Сколько она сможет вот так лежать и не терять сознания, не спать. Наверное, недолго… Прости меня, мама, прости…
Слезы были такими же солеными, как и морская вода… Лера не представляла, что есть еще одна, не менее страшная опасность… Кровь, которая сочилась из ее тела, акулы в состоянии учуять за несколько километров…
…Ситуация была критической. Антон сидел в этой дурацкой сауне уже трое суток, ему привозили еду, но никто с ним не разговаривал, не посвящал в какие-то планы относительно его самого. Никто больше не расспрашивал о нападении на коттедж. Даже Шило, и тот куда-то пропал. А потом он обнаружил, что у него села батарейка в часах. А она питала не только часовой механизм, но и все остальное записывающее и передающее оборудование. Теперь на экране у оператора в Управлении пропал сигнал. Быков наверняка встревожен, но выслать группу поддержки не может. Этим он расшифрует самого Антона, а о том, что Антон Копаев сотрудник полиции, кроме Быкова знал только Сашка Великанов, главный технарь в Управлении, пользующийся у Быкова особым доверием. Антон облазил все помещение, но не нашел ничего, что работало бы от плоских миниатюрных «часовых» батареек.
Дверь хлопнула. Антон мгновенно настроился на опасность. Это был стук входной двери, и стук вполне мирный. Когда подкрадываются, так дверью не хлопают. Значит?
— Антоха? — послышался хрипловатый голос Перца. — Ты где?
Вот кого он давненько не видел. Второй «благодетель», который вывел его на новый виток доверия у криминальных руководителей. С подачи Перца Антона вытащили на этот бой без правил, в котором он победил. Только что ему дала эта победа, он еще до конца не понял. Или он запорол всю операцию потому, что ему не верят, или он поднялся в статусе и близок к своей цели.
— А, вот ты где! — появился в комнате Перец. — Надоело сидеть взаперти? Давай, погнали со мной.
— Куда? — спросил Антон, на случай, если ему ответят.
— Узнаешь, — обманул его ожидания Перец.
Они вышли и уселись все в тот же старенький «Опель». Перец снова был за рулем, и Антону пришлось вспомнить, чем закончилась не так давно такая же вот поездка в неизвестность. Бой на арене, служба в охране коттеджа, гора трупов.
— Ты тут, небось, по два раза в день мылся, а? — весело спросил Перец.
— Собственно, я даже спал в парилке, — серьезно ответил Антон. — Возраст, кости ломит. А там тепло, сухо.
Перец на шутку не ответил, не хватило сообразительности. Антон разговор продолжать не стал. Его больше интересовала цель поездки. Перец явно пренебрегал правилами дорожного движения, часто проскакивая перекрестки на желтый, а то и на красный свет. Частенько он без видимых причин менял полосу движения, поворачивал на перекрестках из второй полосы. Антон заметил, что во время этих маневров Перец поглядывает в зеркало заднего вида. Это могло означать одно: он пытается избавиться от возможной слежки или просто определить ее наличие. Такие меры предосторожности Антона поразили, где научился, в тюрьме… Но расспрашивать о прошлом в этой среде не принято.