Смерть и немного любви
Шрифт:
Антон принес бутерброды и вазочку с печеньем.
– Анастасия! – позвал он громко. – Кушать подано.
Она вернулась в комнату, швырнув вниз с балкона недокуренную сигарету.
– Вы такая бледная, – заметил Антон, наливая ей кофе. – Устали?
– Есть немного.
– Обидно, наверное, так проводить отпуск, правда? Тем более сразу после свадьбы.
– Да нет, ничего, нормально.
Она отпила немного кофе и взяла бутерброд. Хлеб был очень свежим, а сыр – из дорогих сортов.
– У меня так уже было, – сказала она, – поехала в отпуск в санаторий, а там произошло убийство, пришлось заниматься им вместо
– А я люблю отдыхать. По-настоящему, чтобы полностью отключиться от всех забот, ничего не делать и ни о чем не беспокоиться. Человек должен иногда отключаться, а то он долго не выдержит. Впрочем, – улыбнулся Антон, – на меня не нужно ориентироваться, у меня психология сердечника. Врач сказал, что нужно как следует отдыхать – я и отдыхаю. Я вообще врачам верю. А вы?
– А я нет. То есть я им верю, конечно, но делаю все равно по-своему.
Она залпом допила уже остывший кофе и встала.
– Спасибо, Антон. Мне пора.
– Я вас отвезу, – с готовностью вскочил Антон.
– Не нужно, я доеду на метро. Я и так злоупотребляю вашей помощью, мне уже неловко.
– Перестаньте, Настя. – Он впервые назвал ее не Анастасией, а просто Настей. – Мы же друзья, какие могут быть счеты. Мне приятно побыть в вашем обществе, а вы устали, так что никакого метро.
Сопротивляться ей не хотелось, поэтому она уступила быстро и легко.
Маленький расчетливый бизнесмен Степашка добросовестно выполнял свои обещания. Сначала он позвонил Ларисе Самыкиной, а потом сразу же перезвонил смуглому красавцу Жоре.
– Наша девочка шевелится, предпринимает активные шаги, – сообщил он. – Вчера она даже ходила к Каменской, пыталась ее уговорить помочь в поисках Артюхина.
– К кому она ходила? – Жора даже поперхнулся. – К Каменской из уголовного розыска, с Петровки?
– Ну да, к той самой, которая Серегу сдала.
– Идиотка! – завопил Жора в трубку. – А ты куда смотрел? Не мог сказать?
– В чем дело-то? – обиделся Степашка. – Чего ты орешь?
– Да ты соображаешь, кто такая эта Каменская?! Мать твою, у тебя хоть капля мозгов есть?
– А кто она такая?
– Ты помнишь, два месяца назад застрелили любимого внука Трофима?
– Ну, помню. И чего?
– Так вот эта самая Каменская убийцу вычислила. И теперь ей Трофим – лучший друг.
– Ну уж, и лучший, – усомнился Степашка. – Не преувеличивай.
– Я не преувеличиваю, я хочу, чтобы ты допер своей тупой башкой, что если Каменская пожалуется Трофиму, что из-за Артюхина девку взяли за жопу, то нам головы не сносить. Вся история наружу разом вылезет. Мы за то и бьемся, чтобы Трофим не узнал, что мы твоему Артюхину с залогом помогли, а ты… Кретин ты недоделанный.
– Но я же не знал, – стал оправдываться Степашка. – Я вообще про эту Каменскую впервые слышу.
Тут он, конечно, врал. Он просто забыл. Безусловно, историю с внуком великого могущественного мафиози Трофима он слышал, и не один раз, и фамилию девицы из уголовки ему тоже называли, только он на этой фамилии как-то не сосредоточился, тут же из головы вылетела. Да, черт возьми, неладно вышло. Если бы он не забыл, предупредил бы Ларису заранее, чтобы не вздумала к Каменской идти. Мог бы сообразить, что она так поступит. Ведь он сам ей подсказал такой ход, сам сказал ей: «Ты виновата, что так случилось, – ты и выкручивайся». Конечно, девочка подумала, мозгами пораскинула, да и кинулась к той, кого считала виноватой. К Каменской.
– Короче, Степашечка, – произнес Жора уже спокойнее, – беги к Лариске и накачай ее по самую глотку. Пусть звонит Каменской, пусть идет, пусть ползет и извиняется, мол, простите, тетенька, я погорячилась, уж очень я за Сережу переживаю. Пусть дает честное слово, что Сережа вернется через день-два, что никуда он не сбежал, что на самом деле он у очередной бабы залег, а она не смогла до него дозвониться, вот и перепугалась, что он уехал. А он никуда не делся, в Москве, в чужой койке отлеживается. Понял?
– Понял. Сейчас сделаю.
– Давай, только быстро. Каждая минута на счету.
Степашка положил трубку, быстро переоделся в дорогой костюм-тройку. Открыл холодильник, вытащил оттуда огромную коробку конфет и запечатанную бутылку «Джонни Уокер», сложил все в «дипломат» и бегом помчался вниз по лестнице, бренча ключами от своей роскошной машины. Цветы он купит по дороге.
Глава 11
Марат Латышев проснулся поздно. Голова была тяжелой, во рту – вязкий привкус, оставшийся от бессчетного количества сигарет, выкуренных вчера за игрой. Он снова играл, но на этот раз – удачно. Именно эти нечастые удачи, которые ему выпадали, и не давали покончить с засасывающим пристрастием. Каждый выигрыш казался Марату началом удачной полосы, и никакие проигрыши не могли его остановить, потому что верилось: в конце концов он поймает жар-птицу за хвост. Вот же она, он уже прикасался к ней, гладил ее переливающееся шелковистое оперение, заглядывал в желтые немигающие глаза, так не может быть, чтобы она рано или поздно не далась ему в руки.
Пока он варил себе крепкий кофе, позвонила Тамила, голос у нее был раздраженный и злой.
– Чего ты сидишь, как пень, хотела бы я знать, – начала она с места в карьер. – Ты собираешься что-нибудь предпринимать или нет? Время-то идет.
– Я ездил в субботу на дачу, разве этого недостаточно?
Он рассказывал Тамиле о своей встрече с Элей и Турбиным тогда же, в субботу вечером. Им казалось, что камень был брошен ловко и достаточно метко, во всяком случае, вернулась домой Эля расстроенная и подавленная. Но уже ко вторнику девушка снова развеселилась, ожила, защебетала. Плохого настроения ей хватило ненадолго.
– Было достаточно, – ответила ему Тамила. – А теперь нужно действовать дальше. Они поехали загорать в Серебряный бор.
– Понял, – вздохнул Марат. – Спасибо, что сказала.
Ехать никуда не хотелось, он чувствовал себя совершенно разбитым, но понимал, что Тамила права. Быстро выпил обжигающий кофе и отправился в Серебряный бор.
Элю и Турбина он нашел сразу. Несмотря на солнечную теплую, будто в середине лета, погоду, народу на пляже было немного, как-никак будний день. Подходя к ним, Марат с удовольствием оглядел ладную мускулистую фигуру Турбина с широкими плечами и длинными крепкими ногами. «Ну можно ли винить глупенькую девочку за то, что она буквально плавится на глазах от такого мужика, – подумал Латышев. – Ведь он действительно хорош, невероятно хорош, этот никчемный, жалкий аспирант-философ».