Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)
Шрифт:
– Передайте это наверх, Уилсон, – обратился Уинд к слуге, державшему письма, – а мне принесите памфлет насчет миннеаполисских ночных клубов. Вы найдете его в связке под литерой «g». Он мне понадобится через полчаса, а до тех пор не беспокойте меня. Итак, мистер Вандам, предложение ваше как будто заманчиво. Но я не могу дать вам окончательный ответ, пока не ознакомлюсь с отчетом. Я получу его завтра и тотчас протелефонирую вам. Сожалею, что не могу сразу сказать вам ничего более определенного.
Мистер Вандам, видимо, понял, что ему ничего больше не остается, как удалиться. И, судя по
– Мне надо уйти, очевидно, – сказал он.
– С вашей стороны было очень любезно зайти ко мне, мистер Вандам, – учтиво ответил Уинд. – Разрешите мне не провожать вас – я должен безотлагательно покончить с кое-какими делами. Феннер, – повернулся он к своему секретарю, – проводите мистера Вандама до его машины и раньше чем через полчаса не возвращайтесь сюда. Мне нужно поработать.
Трое мужчин вышли вместе в коридор и закрыли за собой дверь. Высокий слуга Уилсон повернул в одну сторону, а двое других – в противоположную, к лифту: контора Уинда помещалась на четвертом этаже. Не успели они отойти от закрытой двери, как в конце коридора показалась внушительная фигура. Очень высокий и широкоплечий человек, казавшийся еще крупнее потому, что он был весь в белом или в светло-сером и в широкополой белой панаме, из-под которой выбивалась копна тоже совсем светлых волос. Обрамленное ими лицо было на редкость красиво и выразительно, лицо римского императора, но вместе с тем в его улыбающихся глазах и в блаженной улыбке сквозило что-то детское.
– Мистер Уоррен Уинд у себя? – добродушно осведомился он.
– Мистер Уоррен Уинд занят, – сказал Феннер. – Он просил не тревожить его ни в коем случае. Я его секретарь и могу передать ему то, что вам будет угодно сказать мне.
– Мистер Уоррен Уинд занят, очевидно, даже для папы или коронованных особ, – с кислой улыбкой подтвердил мистер Вандам, нефтяной магнат. – Мистер Уинд – человек очень разборчивый: я пришел, чтобы передать ему на известных условиях – пустячок – тысяч двадцать долларов, а он предложил мне прийти в другой раз, будто я мальчишка на побегушках.
– Хорошо быть мальчишкой, – отозвался незнакомец. – Еще лучше иметь вообще призвание в жизни. Я пришел к вам с далекого Запада, где создается подлинная Америка, пока все вы тут спите. Я должен передать Уоррену Уинду призыв оттуда, и он не может не выслушать меня. Вы только скажите ему, что Арт Эльбойн из Оклахомы приехал, чтобы обратить его.
– Говорю же вам, что к нему пока нельзя, – резко ответил секретарь. – Он распорядился, чтобы его не беспокоили в течение получаса.
– Все вы здесь, на востоке, ужасно не любите, когда вас беспокоят, – заявил неугомонный мистер Эльбойн. – Однако, по моим расчетам, на западе поднимается шквал, который-таки побеспокоит вас. Вот он тут вычисляет, сколько требуется денег для поддержки той или другой старой затхлой религии. А я говорю вам, что всякий проект, не считающийся с великим духовным движением, которое начинается в Техасе и Оклахоме, не считается с религией будущего.
– О, знаю я эти религии будущего, – презрительно уронил миллионер, – всех их частым гребнем прошел; все шелудивые, как дворовые собаки. Была, например, такая женщина – София. Мошенница! Ко всем столам и тамбуринам были проведены веревочки. Потом – кружок «Невидимой жизни». Они уверяли, будто могут по желанию становиться невидимыми, и в самом деле исчезли, а с ними и сто тысяч моих кровных долларов. Знавал я Юпитера Иисуса из Денвера; неделями присматривался к нему – оказался обыкновенным жуликом. И патагонский пророк – тоже. Готов об заклад биться, что он в Патагонию и сбежал. Нет, довольно с меня всего этого. Теперь я верю лишь тому, что вижу собственными глазами. Это, кажется, называется атеизмом.
– Вы меня не совсем поняли, – с готовностью взял слово человек из Оклахомы. – Я и сам атеист не меньше вашего. Никаких сверхъестественных штук и суеверий! Одна точная наука – вот основа нашего движения. А единственная подлинная наука – здоровье; и самое главное – правильное дыхание. Наполните свои легкие чистым воздухом прерий, и тогда вы сможете смести в море все ваши обветшалые восточные города, самых великих людей смести, как пушинки чертополоха. Вот чем мы занимаемся у себя дома. Вот в чем заключается наше движение: мы дышим. Не молимся, а дышим.
– О, не сомневаюсь! – устало протянул секретарь.
На его умном, живом лице появилось выражение скуки. Но оба монолога он выслушал с удивительным терпением и учтивостью (что совершенно противоречило легендам о дерзком и нетерпеливом отношении, которое встречают подобные монологи в Америке).
– Ничего сверхъестественного, – продолжал Эльбойн. – За всем якобы сверхъестественным скрывается какое-нибудь великое, но вполне естественное явление. Что требовали иудеи от своего бога? Чтобы он вдохнул жизнь в человека! В Оклахоме мы сами дышим. А вы знаете, каково первоначальное значение слова spirit – дух? В Греции так называли дыхательные упражнения. Да, жизнь, прогресс, будущее, все – дыхание.
– Можно с таким же основанием сказать, что это – ветер, – заметил Вандам. – Но я рад и тому, что вы покончили со всеми этими божественными штуками.
На живом лице секретаря, довольно бледном по контрасту с рыжими волосами, мелькнуло странное выражение, в котором чувствовалась затаенная горечь.
– А я не рад! – сказал он. – Вас как будто тешит то, что вы атеист; другими словами, вы верите в то, во что вам хочется верить. А вот я бог знает что отдал бы за то, чтобы был бог. А бога-то и нет! Такое уж мое счастье!
В это время все трое неожиданно отдали себе отчет, что их группа, все еще стоявшая в коридоре у дверей Уинда, неслышно и незаметно пополнилась еще одним человеком. Давно ли он стоял подле них, никто из споривших не сумел бы сказать, но вид у него был такой, словно он почтительно и даже робко дожидается, пока представится возможность сказать что-то крайне важное. Но собеседникам, людям с повышенной нервной восприимчивостью, показалось, будто четвертый вырос внезапно и бесшумно, как гриб. Да он и в самом деле походил на большой черный гриб, так как был низеньким, приземистым, в большой черной священнической шляпе; сходство было бы еще полнее, если бы грибам было свойственно таскать с собой зонтики, в особенности подержанные и бесформенные.