Смерть Иисуса
Шрифт:
– Ты так ему и сказал?
– Да.
Встревает он, Симон.
– Не втягивайся, Инес. Никто не воспримет истории Давида всерьез – и уж точно не человек, содержащий приют.
– Я хочу играть в их команде, – говорит мальчик.
– Ты собираешься уйти из дома ради футбола? Чтобы играть в футбол за приют? Потому что стыдишься своей команды, своих друзей? Ты это хочешь нам сказать?
– Доктор Хулио говорит, что мне можно играть за их команду. Но для этого надо быть сиротой. Такое правило.
– И ты, значит: «Ладно, я отрекусь от своих родителей и объявлю себя сиротой», –
– Нет, я такого не говорил. Я сказал: «Почему такое правило?» А он ответил: «Потому что».
– Так и сказал – «потому что»?
– Он сказал, что, если б не было правила, все бы хотели играть за их команду, потому что они очень хорошо играют.
– Они не хорошо играют, они просто большие и сильные. Что еще сказал доктор Фабриканте?
– Я сказал, что я – исключение. А он сказал, что если все – исключение, тогда правила недействительны. Он сказал, что жизнь – как игра в футбол: нужно следовать правилам. Он – как вы. Ничего не понимает.
– Что ж, если доктор Фабриканте ничего не понимает, а его команда – всего лишь банда забияк, зачем тебе жить в его приюте? Только для того, чтобы играть за футбольную команду, которая выигрывает?
– А что плохого в выигрыше?
– Ничего плохого в выигрыше нет. Как нет ничего плохого и в проигрыше. Более того, обычно, я бы сказал, лучше оказаться среди проигравших, чем среди тех, кто желает выигрывать любой ценой.
– Я хочу выигрывать. Хочу выигрывать любой ценой.
– Ты ребенок. У тебя жизненный опыт ограничен. Ты не имел возможности увидеть, что происходит с людьми, которые пытаются выиграть любой ценой. Они превращаются в забияк и самодуров – почти все.
– Это несправедливо! Когда я говорю такое, что тебе не нравится, ты отвечаешь, что я ребенок, а значит, то, что я говорю, не считается. Считается, только если я с тобой соглашаюсь. Почему я должен все время с тобой соглашаться? Я не хочу разговаривать, как ты, и я не хочу быть таким, как ты! Я хочу быть тем, кем я хочу быть!
Что кроется за этим выплеском? Что Фабриканте наговорил мальчику? Он, Симон, пытается перехватить взгляд Инес, но та упорно смотрит на дорогу.
– Мы все еще ждем, когда ты расскажешь, – говорит он, – почему, если не считать футбола, ты хочешь уйти в приют?
– Ты меня никогда не слушаешь, – говорит мальчик. – Ты не слушаешь, вот и не понимаешь. Нет никакого «почему».
– То есть доктор Фабриканте ничего не понимает, и я ничего не понимаю и нет никакого «почему». Кто же, помимо тебя, понимает? Инес понимает? Ты понимаешь, Инес?
Инес не отвечает. На выручку ему она не придет.
– По моему мнению, молодой человек, это как раз ты не понимаешь, – напирает он. – Ты до сих пор жил очень легкой жизнью. Мы с твоей матерью потакаем тебе так, как не потакают ни одному нормальному ребенку, потому что признаем, что ты исключительный. Но я начинаю задумываться, понимаешь ли ты сам, что значит быть исключительным. Вопреки твоим предположениям это не означает, что ты волен вести себя как нравится. Это не означает, что тебе можно пренебрегать правилами. Ты любишь играть в футбол, но, если пренебрежешь правилами футбола, судья отправит тебя вон с поля – и поделом. Никто не превыше закона. Нет такого понятия, как исключение из всех правил. Исключение без исключений – противоречие в понятиях. Оно лишено смысла.
– Я рассказал доктору Хулио о вас с Инес. Он знает, что мне вы не настоящие родители.
– Не важно, что ты там сказал доктору Хулио. Доктор Хулио не может забрать тебя у нас. У него нет такой власти.
– Он говорит, что, если люди делают со мной что-то плохое, он может предоставить мне прибежище. Плохое – это исключение. Если люди делают тебе что-то плохое, ты можешь найти прибежище в приюте независимо от того, кто ты.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Инес, впервые заговаривая. – Кто тебе делает что-то плохое?
– Доктор Хулио говорит, что его приют – остров прибежища. Любой, кто стал жертвой, может прийти туда, и доктор Хулио его защитит.
– Кто делает тебе что-то плохое? – не отступается Инес.
Мальчик молчит.
Инес жмет на тормоза, останавливается на обочине.
– Отвечай, Давид, – говорит она. – Ты сказал доктору Хулио, что мы тебе делаем что-то плохое?
– Я не обязан говорить. Если ты ребенок, ты не обязан говорить.
Заговаривает он, Симон.
– Я запутался. Ты говорил или не говорил доктору Хулио, что мы с Инес делаем тебе что-то плохое?
– Я не обязан говорить.
– Не понимаю. Ты не обязан говорить мне или ты не обязан говорить доктору Хулио?
– Я не обязан говорить никому. Я могу прийти в приют, и мне дадут прибежище. Я не обязан говорить почему. Такая у доктора Хулио философия. Нет никакого «почему».
– Философия! Ты знаешь, что эти слова означают – cosas malas, «что-то плохое», какие последствия влекут за собой, – или ты просто подбираешь их, как камни, и кидаешься ими, чтобы другим было больно?
– Тут незачем говорить. Ты сам все знаешь.
Вновь встревает Инес.
– Что Симон сам знает, Давид? Симон тебе что-то делал?
Ему словно отвесили оплеуху. Вдруг между ним и Инес разверзается пропасть.
– Разворачивай машину, Инес, – говорит он. – Нам необходимо прижать этого человека к стенке. Нельзя позволять ему лить яд ребенку в уши.
Инес говорит:
– Отвечай мне, Давид. Это серьезно. Делал тебе Симон что-то?
– Нет.
– Нет? Он тебе ничего не делал? Тогда почему ты выдвигаешь такие обвинения?
– Я не буду объяснять. Ребенок не обязан объяснять. Вы хотите, чтобы я следовал правилам. Вот такое правило.
– Если Симон выйдет из машины, ты мне скажешь?
Мальчик не отвечает. Он, Симон, выходит из машины. Они доехали до моста, соединяющего юго-восточный квартал города с юго-западным. Опирается на парапет над рекой. Одинокая цапля, устроившаяся на камне внизу, не обращает на него, Симона, внимания. Ну и утро! Сперва эта пародия на футбольный матч, а теперь эти безрассудные, сокрушительные обвинения от ребенка. Тут незачем говорить, что ты делал. Ты сам знаешь. Что он делал? Он ни разу не коснулся этого ребенка нечистым пальцем, ни единой нечистой мысли в голове не имел.