Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
Пока император и его супруга были в передней, никто не произнёс ни одного слова и даже не тронулся с места, но все почувствовали, что им как-то легче дышится с уходом Бонапарта.
— Неужели ему необходимо сказать всегда какую-нибудь неприятность? — сказал вполголоса Бурдону архитектор Фонтан, когда послышался стук отъезжающего экипажа.
— Иначе он, как Тит, только в обратном смысле, считал бы свой день потерянным, — возразил Бурдон.
Теперь все сторонились Бурдона, как зачумлённого, один только Эгберт пожал ему руку, но тем любезнее отнеслось общество к Антуанете. Её хвалили за присутствие духа.
— Ваш брат вне опасности, — говорили одни.
— Император был необыкновенно милостив к вам, — говорили другие.
Мужчины умоляли её бросить своё затворничество; дамы соперничали друг перед другом в излияниях нежной дружбы. С горьким чувством смотрел Эгберт на молодую графиню и не решался подойти к ней. Отчего она так взволнована и так сияет? — спрашивал он себя. На лице её отражается гордое сознание одержанной победы. Одним своим взглядом и кротким голосом она обезоружила гнев императора. Она поняла могущество своей красоты... Но радость Антуанеты печально настроила Эгберта. Он видел, что его богиня поддаётся власти тёмных сил. Опьянение, счастье, которое он заметил на её лице, открыло ему честолюбивые помыслы, которые более чем когда-либо наполняли душу Антуанеты.
«Недаром называют его Люцифером, — промелькнуло в голове Эгберта. — Он подчинил её своей власти».
Между тем императрица вернулась в залу и подошла к Бурдону.
— Вы останетесь, — сказала она, подавая ему руку, — он не мог говорить это серьёзно. — Затем, понизив голос, она добавила: — Я говорила с ним о Фуше. Надеюсь, что он уже не выпутается на этот раз.
Слуги разносили десерт; некоторые из более пожилых господ собирались уезжать, извиняя себя тем, что до Парижа около часа езды.
— Программа нашего вечера не удалась, — сказала, улыбаясь, Жозефина, обращаясь к своим гостям. — Вы собрались, чтобы слушать предсказания Ленорман, но она...
Жозефина остановилась, не зная, как лучше выразиться.
— Обратилась в бегство, если ваше величество позволит мне употребить это выражение, — сказала одна из придворных дам.
Жозефина улыбнулась и погрозила ей пальцем.
— Ну, а где же карты? — спросила она.
— Здесь, ваше величество, — ответил Бурдон и выложил их на стол. — Видно, Ленорман, предсказывая опасности другим от воды и огня, не предвидела их для себя...
Императрица сделала вид, что не слышит этой фразы.
Глава III
Неожиданный приезд Наполеона смутил парижан. Все были уверены, что он в Испании, между тем как он сидел в Тюильри, составляя планы для новых войн.
Многие жестоко осуждали его, что он, не закончив покорения Испании, прервал его на половине. Кровь наших солдат текла напрасно; шайки испанских инсургентов опять соберутся в Манха и в Андалузии, и придётся опять усмирять их и, быть может, с меньшими шансами на успех. Беспокоило также французов намерение императора начать третью войну с Германией. Бедняки боялись нового набора, зажиточные люди потери состояния, так как, в случае неудачи и свержения Бонапарта, могла опять наступить революция со всеми её ужасами.
Эгберт с удивлением заметил, что французы, несмотря на своё тщеславие и жажду славы, относились с недоверием к своему будущему. Они смеялись над мечтами Эгберта о наступлении вечного мира и устройстве всемирной монархии, где бы процветала торговля, ремесла, искусства и науки. Империя, возражали ему, в один прекрасный день распадётся и исчезнет с лица земли, как дворцы фей в волшебных сказках. Наполеон, как всякий сказочный любимец счастья, забудет когда-нибудь произнести вовремя магическое слово, с которым связано его превосходство над другими людьми, и в один прекрасный день проснётся таким же бессильным и простым смертным, как мы все.
Но за всеми этими толками о благе Франции и судьбе императора скрывалось общее нежелание новых приключений и риска. Это настроение заметно было не только в низших классах, но и среди маршалов и высших сановников, которые хотели спокойно наслаждаться случайно приобретённым положением и богатством. Но что могло значить настроение публики для Бонапарта! Оно не имело настолько силы, чтобы даже замедлить на один час его приказания. Тайно могли проклинать его, но внешне все покорялись ему.
С невероятною быстротою шли приготовления к новой войне: производился набор войск, без устали работали в арсеналах. После отставки Талейрана все были уверены, что Фуше будет также снят со своей должности. Но это ожидание не испугало министра полиции, испытавшего столько переворотов в своей жизни.
— Этот господин воображает, что может царствовать без нас, — сказал Фуше о Наполеоне одному из своих приятелей. — Год или два куда ни шло, а потом он будет внизу, а мы наверху. Революция поглотила Дантона и Робеспьера; не стоило труда делать её, если она и его не поглотит.
Прежние любимцы императора с неудовольствием замечали, что со времени своего возвращения из Испании он приблизил к себе какого-то иностранца с вкрадчивыми манерами и красивой наружностью. Это был шевалье Цамбелли. Никто из придворных не знал его; только некоторые помнили, что видели его мельком при дворе вице-короля Евгения. Тотчас по прибытии своём в Тюильри император потребовал его к себе. Почти ежедневно они работали вместе: всем было известно, что шевалье приехал из Австрии, и потому не могло быть сомнения относительно сущности этих совещаний.
Событие в игорной комнате гостиницы «Kugel» имело решающее влияние на судьбу Цамбелли. Он уже давно служил императору, представил ему много доказательств своей верности, смелости и хитрости, но его заветная мечта занять видное место при французском дворе осталась неисполненной. Наполеон ценил его как ловкого и ни перед чем не останавливающегося шпиона и авантюриста, щедро награждал его деньгами, но держал его в почтительном отдалении от себя и, видимо, избегал его.
Цамбелли чувствовал эту холодность, и она была для него источником нескончаемых мучений, но когда секретарь французского посольства сообщил ему о желании императора видеть его, то это было для него пробуждением к новой жизни. Любовь к Антуанете ещё некоторое время сдерживала его честолюбивые стремления и изменнические планы, пока ему не показалось, что Антуанета не любит его. «Она ещё честолюбивее меня, — подумал он, — и только тогда будет считать меня приличной для себя партией, когда я к ней явлюсь маршалом или с титулом герцога. Я отправлюсь к Бонапарту и достигну цели моих стремлений».
Это решение окончательно созрело в его голове, когда в руках его очутилось зашифрованное письмо, переданное ему Армгартом в гостинице «Kugel». Теперь он мог смело рассчитывать на хороший приём со стороны императора.
Заручившись письмом, Цамбелли заблаговременно удалился из игорной комнаты и в ту же ночь уехал из Вены, воспользовавшись медленностью австрийской полиции. Во владениях князей Рейнского союза он был уже в полной безопасности и беспрепятственно пересёк французскую границу благодаря паспорту, которым снабдил его генерал Андраши. Только в Париже Фуше задержал его на некоторое время под разными предлогами. Предполагая, что Цамбелли везёт какие-нибудь важные бумаги императору, он хотел выманить их у него, чтобы присвоить себе главную заслугу. Он пробовал подкупить итальянца деньгами и, видя, что это не удаётся ему, задумал арестовать его. Но шевалье опередил его и обратился за помощью к парижскому префекту Дюбуа, который был заклятым врагом Фуше. Дюбуа не только предоставил ему средства, чтобы ехать в Испанию к императору, но ещё сообщил ему подробные сведения о преступных действиях Фуше, его тайных совещаниях с Талейраном и сношениях с Бурбонами. Когда Фуше после некоторого колебания решился наконец арестовать Цамбелли, то тот уже выехал из Бордо.