Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Вы живы! — воскликнула с радостью Кристель, внимательно вглядываясь в лицо Эгберта и хватая его за руку. — Вы живы и невредимы! Я видела на дороге убитого; он лежит лицом к земле и стонет, как тот...
Кристель не могла продолжать. Вне себя от ужаса, она крепко вцепилась в его руку, боязливо оглядываясь по сторонам.
Эгберт старался успокоить её, объясняя её возбуждённое состояние печальным зрелищем битвы и множеством мёртвых и умирающих, которых она видела по дороге.
— Бедная Кристель, — сказал он ласковым голосом. — Я знаю, что тебя огорчит его смерть. Посмотри, они убили его!..
С этими словами Эгберт приподнял шинель с бледного лица Гуго. Красноватый отблеск факела на минуту придал ему обманчивую окраску жизни. Рыдая и дрожа всем телом, опустилась Кристель на колени перед носилками. Сделав над собой усилие, она робко взглянула на мертвеца, но тотчас же закрыла себе лицо обеими руками.
— Ты хотела видеть битву, — сказал Эгберт, невольно содрогаясь. — И здесь, и там лежат мёртвые, за нами — сгоревшая деревня. Теперь ты знаешь, что такое война!..
Эгберт отдал необходимые приказания слуге, который с помощью носильщиков должен был перенести тело в Штаммерсдорф и уложить в гроб, а на следующий день доставить его в Нуссдорф. Отсюда ему будет нетрудно добраться до Гицинга, так как все французские войска переведены на южную сторону Вены, к Эберсдорфу.
Эгберт написал также несколько слов Магдалене и просил её похоронить их в саду поместья.
Сложив письмо, он подал его слуге.
Но тот в замешательстве вертел шапку в руках и не двигался с места.
— Позвольте мне остаться здесь! — сказал он после некоторого колебания. — Если завтра... Да хранит вас Господь!..
— Не беспокойся обо мне, Леопольд. Ты окажешь мне большую услугу, доставив тело в Гицинг. Я буду часто писать Армгартам, и ты будешь знать от них, где я. Если вздумаешь, то можешь опять отыскать меня.
Эгберт подошёл к Кристель и, взяв её за руку, поднял с земли.
— Не плачь, Кристель, — сказал он. — Ни слёзы, ни молитвы не воскресят его. Мёртвые немы и не слышат нас.
— Но они не всегда будут немы.
— Это известно одному Богу.
— Как вы думаете, он не сердится на меня? — спросила Кристель, указывая на покойника.
— Нет, он был хорошим человеком и любил тебя. К тому же мёртвые не могут чувствовать ненависти к живым.
— Ах, если бы это так было на деле! Но они преследуют нас даже ночью, во сне.
— Однако вам пора идти, — сказал Эгберт, обращаясь к слуге.
Носильщики подняли покойника и в сопровождении Леопольда двинулись в путь.
— Иди за ними, Кристель. Дай руку Леопольду, — сказал Эгберт. — Завтра ты будешь в Гицинге и не уйдёшь больше из дому. Теперь ты знаешь, что такое битва, и никогда не забудешь этого.
— Иду, — ответила Кристель, но, сделав несколько шагов, быстро вернулась и спросила шёпотом Эгберта, — У вас ещё камень?.. Я отдала его вам в Гмундене.
— Да, он у меня. Что это тебе вздумалось? — спросил Эгберт, взяв её за руку.
— Берегите его.
— Что с тобой? Как у тебя блестят глаза! Рука твоя дрожит. У тебя лихорадка. Уходи скорее отсюда, от всех этих ужасов.
Носильщики шли впереди. За ними следовал Леопольд с Кристель. Ещё момент, и шествие скрылось из глаз Эгберта во мраке ночи.
Эгберт вернулся к войску на кладбище. Природа взяла своё. Несмотря на постигшее его горе, печальные образы и мысли, наполнявшие его душу, он погрузился в глубокий сон. Голова его покоится на разрытой могильной насыпи. Ярко горят звёзды в тёмной синеве прозрачного неба.
Но вот одна за другой меркнут звёзды перед утренней зарей. На аванпостах слышится треск нескольких выстрелов.
На деревенской башне только что пробило четыре часа.
Спящие быстро поднимаются на ноги. Торопливо едят солдаты. Щедрее чем когда-либо их угощают вином.
Но вот уже выстроились в боевом порядке пехота и конница. Забыты все невзгоды, вынесенные страдания и опасности. Равнодушно смотрят солдаты на груды мёртвых, которых не успели убрать в прошлую ночь, на чёрные развалины обгоревших домов и окружавшую их картину разрушения. Звонко раздаются в утреннем воздухе звуки боевой музыки.
Австрийские полки, собранные под Асперном, ждут нападения Массены, чтобы дать время Розенбергу овладеть окончательно Эслингеном.
Перед церковью построены австрийцами баррикады из развалин сгоревших домов. Наискосок от церкви, на углу узкой улицы, ведущей в открытое поле, находится большой двор с уцелевшим каменным домом, который по своему расположению представляет естественное укрепление. Защита его поручена небольшому отряду волонтёров под началом Эгберта.
Крепкий двухэтажный дом, стоящий на высоте, мог легко выдержать непродолжительную осаду. Окна и дверь нижнего этажа заделаны наглухо. У верхних окон и проломов крыши поставлены лучшие стрелки. Если бы неприятель вломился в наружную дверь и овладел лестницей, то для осаждённых был ещё выход в сад, где они могли удобно укрыться за группой старых вязов и длинным рядом кольев на грядах. У крепких ворот, ведущих во двор, поставлены две заряженные пушки.
Эгберт, поднявшись на крышу дома, мог видеть всю боевую линию австрийцев на восток и на юг до Лобау, где стояли французские войска. С обеих сторон несётся конница по полю между деревнями. Ярко блестит утреннее солнце, отражаясь на кирасах французов. Быстро летят им навстречу венгерские гусары в своей фантастической одежде, размахивая саблями. За ними собирается густая масса пехоты, один за другим строятся полки.
Против своего обыкновения, несмотря на усиленный бой барабанов, медленно подходят к Асперну два полка из дивизии St.-Cyr, посланных Массеной в этот кратер, который снова начинает выбрасывать огонь.
Шаг за шагом продвигаются французы среди развалин жилищ и опустошения, произведённого пятичасовым боем, постоянно встречая новые препятствия. Невольно содрогнётся солдат, переступая через трупы; каждого занимает мысль, что, быть может, его постигнет та же участь и по окончании битвы подберут и его труп вместе с этими бледнолицыми товарищами, на которых смерть наложила свой неизгладимый отпечаток. Упорно защищают австрийцы от неприятеля каждую пядь земли, пользуясь для своего прикрытия всяким выступом дома, остатком стены или забора.