Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Кто, по вашему мнению, граф, мог совершить это ужасное убийство? — спросил Пухгейм. — Не подозреваете ли вы кого-нибудь...
— Не подлежит сомнению, что убийство совершено по инициативе Фуше. Он, вероятно, отдал приказ французскому посланнику в Вене следить за Бурдоном, а посланник, в свою очередь, поручил кому-нибудь задержать Бурдона на дороге и украсть у него бумаги. Убийство, конечно, не входило в план действий и было вызвано сопротивлением со стороны несчастной жертвы. Происшествие это покрыто тайной, но сущность дела для меня ясна. Я хочу ещё раз расспросить молодых людей, которые оказали такую бескорыстную помощь умирающему. Может быть, я узнаю от них некоторые новые подробности, которые помогут мне напасть на след.
Маркиза сделала нетерпеливое движение и отрицательно покачала головой.
— Я рассчитываю на вашу помощь, сестра, — сказал граф, — потому что иначе это будет иметь вид допроса. Вы попросите Эгберта Геймвальда рассказать вам подробно всю историю, и он, ничего не подозревая, охотно будет говорить о ней.
— Вы слишком милостивы к этим бюргерам, Ульрих, — сказала маркиза, не скрывая своего неудовольствия. — Судя по вашему обращению с ними вчера вечером, можно подумать, что это принцы крови. Впрочем, со времени революции было немало примеров, что мещане становились министрами, послами, чуть ли не герцогами!.. Но бюргера всегда можно сразу отличить от природного аристократа.
— Да, но для этого нужно иметь такие зоркие глаза, как у моей сестры, — ответил с улыбкой граф Вольфсегг. — Но при такой разборчивости нельзя заниматься заговорами, а следует оставаться на высоте идеальной и мирной жизни. Я лично придаю большое значение бюргерству; им держится немецкая нация. Наша обязанность поднять эту обленившуюся массу и воодушевить её любовью к родине. У нас только тогда будет настоящее народное войско, когда бюргеры последуют за нами; против такого войска не устоят французские легионы.
— Преклоняюсь перед вашей мудростью, Ульрих, — ответила иронически маркиза, — и готова исполнить ваши приказания. Но, во всяком случае, искренно сожалею, что революция проникла в Австрию и нашла себе приют в замке Вольфсегга.
— Так вы считаете Эгберта революционером? — спросил с удивлением граф.
— Его отец был масоном. Как будто я не знаю, что все революции начинаются слиянием сословий. Так было во Франции. Знатные люди сами подходили к буржуа и жали им руки. Такой способ действия, разумеется, привёл к печальному концу. Народ разучился уважать короля и дворянство. Наше добродушие погубит нас; мы идём тем же путём, что и Франция... — Маркиза остановилась, видимо ожидая ответа, но граф молчал. — Мне кажется, Ульрих, — продолжала маркиза тем же самоуверенным тоном, — что у вас есть ещё другая цель, почему вы желаете сблизиться с этим молодым человеком... Меня нелегко обмануть.
Граф вопросительно посмотрел на свою сестру, как будто желая прочесть на её лице: действительно ли она так проницательна, что угадала его мысли.
— Если у меня и есть такая цель, — сказал он, протягивая ей руку в знак примирения, — то маркиза, как добрая сестра, должна помочь своему брату.
— Я готова исполнить ваше желание, Ульрих, если оно не будет идти вразрез с моей совестью, — ответила маркиза, всё ещё не совсем успокоенная.
— Нет, тут дело самое простое. Я просил бы мою сестру из дружбы ко мне быть такой же приветливой сегодня и завтра с моими гостями, как вчера вечером. Я был в восхищении от вас. Вы ведь отлично умеете разыграть комедию, когда захотите; этому искусству вы научились в Трианоне... Но почему наша Антуанета сидит как немая? Какого она мнения о вчерашних незнакомцах?
Антуанета сидела в глубокой задумчивости. Глядя на её лицо, трудно было сказать — размышляла ли она о смерти Бурдона и о внезапной перемене в судьбе её родителей, или же вспоминала слова Цамбелли, которые как музыка всё ещё раздавались в её ушах.
Когда граф обратился к ней с вопросом, она слегка вздрогнула.
— Вы спрашиваете моего мнения, дядя? Что могу я вам отвечать на это?.. На одного я совершенно не обратила внимания, а другой...
Антуанета остановилась в нерешительности, не зная, как лучше характеризовать Эгберта.
— О нём я и спрашиваю тебя, — сказал граф. — Как он тебе понравился?
— Он красив, как сказочный герой, и робок, как девушка; тем не менее...
— Что же ты остановилась? Договаривай до конца.
— Он, должно быть, очень упрям, и вы сами убедитесь в этом.
— Ты думаешь? Я рад, по крайней мере, что он не показался тебе ничтожеством и ты нашла его достойным изучения!.. Я думаю задержать молодых людей в замке до прибытия окружного начальника из Линца, которого я уведомил о печальном происшествии, и, во всяком случае, до тех пор, пока не кончится церемония погребения Бурдона.
— Разве вы думаете устроить торжественные похороны, Ульрих? — спросила маркиза.
— Да, я думаю похоронить Бурдона на кладбище в Гмундене. Ты, сестра, будешь также присутствовать при этом, и все мы. Патер Марсель скажет надгробную речь. Погребая с честью преданного слугу, мы подаём хороший пример, а, с другой стороны, благодаря этому преступление получит большую огласку. Будут толковать о том, что французы или приверженцы Бонапарта в угоду ему напали на безоружного человека и что вот как они уважают права австрийской нации и соблюдают мир! Поверьте мне, что такие вещи больше действуют на массы, чем всякие оскорбления, наносимые австрийскому королевскому дому или чести всего государства. На похороны соберётся народ из близких и далёких мест; всякий сочтёт нужным сообщить свои догадки о преступлении. Кто знает, не откроется ли что-нибудь, что послужит к разъяснению тайны?..
— Идут! Вот они, твои proteges! — воскликнул барон Пухгейм, стоявший у окна.
— Надеюсь, вы не потребуете, граф Ульрих, чтобы я показался в этом виде при бюргерах! — воскликнул маркиз, взглянув украдкой на молодых людей, которые подходили в это время к замку в сопровождении слуги. — Красивые и статные юноши, особенно блондин; жаль, что он не дворянин.
— Как вы думаете, не послать ли мне его в Париж? — спросил неожиданно граф.
— Не Эгберта ли? — сказала презрительно маркиза. — Недоучившегося доктора. Вот был бы хороший представитель и посланник...
— Он может быть вполне представителем молодой Германии! Это человек честный и надёжный. Он должен познакомиться с Люцифером в центре его власти.
— Чтобы сделаться его поклонником.
— Нет, чтобы возненавидеть его горячей, непримиримой ненавистью. Молодость чутка ко всякой лжи; она может быть ослеплена великолепием и блеском этого человека, пока она видит его издали; но встретившись лицом к лицу с его бессердечием и эгоизмом...
— Они уже вошли в дом! — воскликнул Пухгейм.