Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
Собеседники, увлечённые разговором, сами того не замечая, очутились на пихтовой дорожке перед гробницей Вольфсеггов. Луч заходящего солнца, пробиваясь сквозь листву, ярко освещал Гения Надежды своим красноватым светом, между тем как вся колонна и обе могилы под плакучими ивами были покрыты тенью.
Граф пригласил Эгберта сесть рядом с ним на скамейку.
В это время позади них послышались голоса других гостей, которые подошли к ним другой дорогой.
— Мой дорогой Эгберт, — сказал граф, поднимаясь со своего места, — я оставлю вас на свободе подумать о нашем разговоре, а сегодня вечером мы ещё потолкуем с вами о вашей поездке в Париж. До свидания.
Граф ушёл, и мало-помалу замолкли голоса гостей, так как граф повёл их в замок другой дорогой.
Эгберт задумчиво глядел на Гения Надежды, образ которого постепенно исчезал из его глаз при наступающих сумерках; теперь одна только голова его и концы крыльев были освещены бледно-красноватым отблеском.
Мысль увидеть всемирный город, о котором он слышал столько рассказов, соблазняла Эгберта; но его удерживало то же необъяснимое чувство робости и боязни, как и в ту памятную для него ночь, когда граф почти насильно привёл его в свой замок. Между тем общество, которого он так боялся, встретило его с распростёртыми объятиями и всё время его пребывания в замке добродушно относилось к нему. Граф откровенно говорил с ним о семейных делах Гондревиллей и не стесняясь высказывал свои политические убеждения. Юноша был глубоко тронут и польщён таким доверием; ему и в голову не приходило, что дружба, которую выказывал ему граф, могла иметь затаённую цель и что все эти господа приготовили ему роль в опасной игре против Наполеона I. Припоминая дни, проведённые им в их обществе, он с грустью думал, что навсегда должен проститься с гостеприимным замком и с тою, которая составляла теперь главный предмет всех его помыслов и мечтаний. Хотя молодая графиня по-прежнему относилась к нему свысока, но благодаря условиям сельской жизни ему приходилось довольно часто разговаривать с нею и даже оказать ей некоторые услуги. Граф и маркиза, видимо, старались сблизить их, и даже Ауерсперг был доволен, когда Эгберт оставался с его кузиной вместо Цамбелли, потому что был вполне уверен, что Антуанета никогда не увлечётся простым бюргером. Таким образом, между Эгбертом и молодой графиней установилась некоторая короткость и бесцеремонность отношений. Хотя Эгберт не соответствовал идеалу молодой девушки и она осуждала его за неповоротливость и слишком серьёзные разговоры, но не была вполне равнодушна к его рыцарскому поклонению; оно льстило её самолюбию и до известной степени развлекало её. Помимо неясных стремлений, которые и до этого волновали её, она чувствовала теперь сильное беспокойство, узнав причину смерти Бурдона, планы своего дяди и предстоящую потерю состояния. Сравнивая Эгберта со своими остальными поклонниками — легкомысленными и полуобразованными дворянами, она тем более ценила его и верила, что только в нём может она найти себе поддержку при тяжёлых жизненных обстоятельствах. Между тем Эгберт всецело поддался обаянию, которое производила на него молодая девушка, и наслаждался её присутствием без всяких размышлений. Он боялся заглянуть в будущее, зная, что оно навсегда разлучит его с тою, которая стала для него дороже жизни. Теперь это будущее наступило для него; ещё несколько часов — и прелестный образ исчезнет из его глаз, и для него останутся одни воспоминания.
Эгберт в отчаянии закрыл лицо руками.
В этот момент за садом послышалось пение и громкий говор деревенской молодёжи, которая, выйдя из питейного дома, в порыве пьяного восторга решила отправиться к графу Вольфсеггу, чтобы засвидетельствовать ему своё почтение. Неожиданный шум вывел Эгберта из задумчивости, и он поднялся со своего места, чтобы вернуться в замок; но тут его остановили неистовые крики, хохот и гиканье, которые раздались в нескольких шагах от него за низкой оградой сада.
Это была всё та же подгулявшая толпа деревенских парней, которые, неожиданно свернув с дороги, бросились к саду.
— Что-то пробежало! — воскликнул один. — Должно быть, белка.
— Нет, привидение! — кричали другие.
— Это Кристель! Ловите её!
— Ну, её не скоро поймаешь.
— Остановите её! Пусть расскажет нам, как она разъезжает на метле.
— Не связывайтесь с нею. Она кусается как дикая кошка.
— Нет, заставим её рассказать нам об убийстве.
Поднялась беготня, отдельных слов уже нельзя было расслышать; они были заглушены дикими криками, взвизгиваньем и хохотом.
Сердце Эгберта болезненно сжалось от сострадания к бедной девушке, и он бросился спасать её. Но он напрасно искал выхода и, не зная сада, не мог найти калитку в стене, потому что под деревьями была непроницаемая тьма. Ему показалось, будто что-то упало у стены, а вслед за тем в кустах послышался шорох. Неужели девушка в страхе перескочила через стену!.. Шум за оградой на минуту ещё больше усилился.
— Убежала! — крикнул кто-то. — Ведь она недаром ведьма!..
В эту минуту Кристель схватила Эгберта за руку.
— Мой добрый барин, — проговорила она, дрожа всем телом и едва переводя дыхание после внезапного прыжка со стены.
Эгберт подвёл её к скамейке и усадил рядом с собой.
— Успокойся, моя милая, — ласково сказал он, — здесь никто не тронет тебя.
Но Кристель, разглядев его лицо при свете луны, вскрикнула и, соскочив со скамейки, хотела убежать, так как увидела незнакомого ей человека вместо того, которого она ожидала.
— Останься, Кристель, — сказал ей Эгберт, удерживая её. — Что ты сделала им, зачем они гнались за тобой?
Кристель бросилась к его ногам.
— Не бейте меня! Я ни в чём не виновата!.. — проговорила она рыдая.
— С чего ты взяла, что я стану бить тебя? Разве у меня такое сердитое лицо?
— Бог послал вас сюда для мести! — продолжала она взволнованным, прерывающимся голосом, прижимая свою голову к его коленям.
«Она действительно не в своём уме; что мне делать с ней?» — подумал Эгберт, наклоняясь к ней и гладя рукой её волосы.
— Встань, Кристель, — уговаривал он её. — Пойдём со мною в замок, там найдётся кто-нибудь, кто проводит тебя до деревни.
— Не убивайте меня! Возьмите себе это, только не заставляйте меня рассказывать. Я не могу... Не смею ничего сказать вам... Не держите меня!
— Господин Геймвальд, где вы? — послышалось в конце дорожки, и издали показался мерцающий свет фонаря.
Кристель вскочила на ноги с быстротою дикой кошки и тотчас же исчезла в густой заросли сосен.
«Не сон ли это?» — подумал Эгберт; но в руке его очутилось что-то твёрдое: он увидел при свете луны, что это был круглый, гладко отшлифованный камень с золотым ободком, — должно быть, набалдашник палки или хлыста для верховой езды. Странная догадка мелькнула в голове Эгберта, и он поспешно опустил в карман подарок помешанной девушки.
К нему подошёл Витторио Цамбелли в сопровождении слуги, который нёс фонарь.
— Наконец-то мы вас нашли, — сказал Цамбелли. — Графиня Антуанета послала меня за вами. Мы хотим заняться пением и музыкой.
— Благодарю вас, шевалье, — ответил Эгберт, который ещё не мог прийти в себя от впечатления, произведённого на него словами Кристель.
— Желание дамы равносильно приказанию, и вам не за что благодарить меня, — ответил Цамбелли с вежливой улыбкой, внимательно оглядываясь по сторонам.
Но кругом всё было тихо и темно, только кое-где сквозь листву пробивались серебристые полосы лунного света.
— Я иду за вами, шевалье, — сказал Эгберт.
— Значит, недаром граф сказал мне, что я, вероятно, найду вас у гробницы. Вы, кажется, любите беседовать с мертвецами.
— Разумеется! — ответил полушутя Эгберт. — От них можно больше узнать, нежели от живых.
— Вы, вероятно, хотите узнать от них, что делается на небе и в аду? — насмешливо спросил Цамбелли.
— Нет, не в этом дело. Но разве нелюбопытно было бы подчас узнать от мертвецов некоторые подробности об их смерти?