Смерть короля Тсонгора
Шрифт:
Во дворце Тсонгора все было разгромлено. Одно крыло полностью опустошил пожар. Ни у кого не хватало ни времени, ни сил что-то восстанавливать. Грудами валялись обгоревшие ковры, разбитые светильники, стены почернели. В коридорах царили грязь и запустение. В залах, некогда служивших для приемов, вповалку спали утомленные люди. На большой дворцовой террасе разместился лазарет. Там перевязывали раненых, оттуда наблюдали за сражениями, которые шли под стенами города. Все делалось из последних сил. Все в один момент могло рухнуть. Улицы превратились в земляные тропинки. Камни мостовых использовали для того, чтобы кидать их во врагов. Листья деревьев остригли, чтобы кормить
После смерти брата Сако очень изменился. Он так похудел, что длинное ожерелье, которое он носил, с сухим стуком билось о его бедра. Он отрастил длинную косматую бороду, и она временами делала его похожим на покойного отца. Войско Массабы поредело. От некогда огромной армии почти ничего не осталось, разве что королевская гвардия и люди-папоротники Гономора. А из вождей армии Коуаме остались только Аркалас, Барнак и его пожиратели ката. И все. Не говоря уже о том, что и эти люди были измотаны месяцами непрерывных сражений.
Коуаме почувствовал, что его поражение не за горами. Что он падет здесь, вместе с Массабой, под победные крики осаждающих город воинов Санго Керима. И тогда как-то ночью, не сказав никому ни слова, он снял свое оружие, надел длинную темную накидку и вышел из города. Ночь была темная, никто не заметил его ухода. Словно тень, он пересек огромную долину, которая стала ареной стольких битв, и поднялся на холмы. Там он прошел через лагерь Санго Керима, имея одно-единственное оружие – кинжал. Прошел мимо людей и животных уверенным шагом, и никто не остановил его, приняв в этой накидке за одного из воинов Рассамилага. Немного подождав, когда лагерь уснет, он тихо, стараясь не шуметь, вошел в палатку Самилии.
Он нашел ее лежащей на постели, она аккуратно вынимала из волос заколки.
– Кто ты? – спросила она, вздрогнув.
– Коуаме, принц соляных земель, – ответил он.
– Коуаме?
Она вскочила, глядя на него широко раскрытыми глазами, голос ее дрожал. Он сделал еще шаг в палатку, чтобы его не заметили снаружи, и откинул накидку, которая скрывала его лицо.
– Нет ничего удивительного в том, что ты меня не узнала, Самилия, ведь я уже не тот человек, что был раньше.
Наступило молчание. Коуаме думал, что Самилия спросит его еще о чем-нибудь, но она не задала больше ни одного вопроса. Просто не смогла. Она была словно в столбняке.
– Не дрожи, Самилия, я в твоей власти, – сказал он. – Тебе достаточно крикнуть, чтобы меня схватили. Поступай как ты хочешь. Мне все равно. Завтра я умру.
Она не закричала. Она смотрела на искаженное гримасой лицо этого человека и не могла узнать в нем того, кого недавно видела. Его округлое лицо с широкими скулами, лицо самоуверенного человека, стало морщинистым, с ввалившимися щеками. Это было высохшее угловатое лицо человека в лихорадке. Только его взгляд был прежним. Да, тот самый взгляд, который она поймала на себе, когда стояла у ног покойного Тсонгора. Этот взгляд раздевал ее.
– Ты ведь это знаешь, что завтра я умру, не так ли? – спросил он. – Они должны были сказать тебе об этом. Мы в Массабе потихоньку агонизируем. Завтра все будет кончено наверняка. И ты увидишь, как вереница врагов пронесет на пиках наши головы. Вот поэтому я здесь. Да, именно поэтому.
– Что ты хочешь? – спросила она.
– Ты прекрасно знаешь сама, Самилия. Взгляни на меня. Ведь ты знаешь, не правда ли?
Да, она знала, знала с той минуты, когда их взгляды скрестились. Он пришел ради нее. Пройдя мимо вражеских палаток, он проскользнул сюда, к ней, чтобы обладать ею. Она знала это, и ей казалось несомненным, что так и должно быть. Да. Он пришел к ней накануне своей смерти, и она знала: в том, ради чего он пришел, чего он хочет, она ему не откажет. Желание жило в ней постоянно. С того самого дня, когда она впервые увидела его, и, несмотря на то что она сделала выбор и ушла к Санго Кериму, что-то побуждало ее уступить Коуаме. Санго Керима она выбрала из чувства долга. Чтобы остаться верной своему прошлому. Но когда она увидела Коуаме, она уже знала, что принадлежит ему. Несмотря на свой выбор. Несмотря на войну, которая никогда не позволит им соединиться. Все так. Она замерла. Коуаме подошел к ней ближе. Она чувствовала на своей груди его дыхание.
– Завтра я умру. Но это все будет не важно, если сегодня я познаю наслаждение тобой.
Она закрыла глаза и почувствовала, как рука Коуаме снимает с нее одежды. Они упали на постель, и он овладел ею там, в духоте безветренной ночи, под гул голосов, доносившихся из враждебного ему лагеря, под топот ходивших мимо их палатки воинов и потрескивание факелов охраны. Он овладел ею, и она утонула в наслаждении первого соития. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, кусала подушки, чтобы не закричать. По ее бедрам, влажным дрожащим бедрам, только что протекли плоды страсти Коуаме, а он, утопив свое лицо в ее волосах, все еще склонялся над нею. Он отмыл свою душу от боевых ран. Он был опьянен – в последний раз – ароматом жизни. Палатка наполнилась терпким запахом их объятий, и каждый раз, когда он хотел подняться, она призывала его и снова увлекала его в глубины своего тела, куда он проникал в сладостном головокружении.
Еще до того как взошло солнце, Коуаме покинул ложе Самилии, чтобы снова проскользнуть через вражеский лагерь и вернуться в город. Самилия погладила его по щеке. Он не шелохнулся. Эта рука на его щеке прощалась с ним. Она говорила ему: «Иди. Теперь пришло время умирать».
Он ушел, а она долго сидела в задумчивости. С той поры как она выбрала лагерь Санго Керима, что-то в ней умерло. Она была здесь. Среди людей, которые сражались ради нее. Но какая-то бесчувственная. Просто ждала, когда кончится война. Чтобы не было больше страданий и жизнь потекла по-старому. И вот теперь приход Коуаме все перевернул.
«Я не сумела выбрать, – подумала она. – Или я просто ошиблась. Я выбрала прошлое и верность клятве. Я заставила умолкнуть желание, которое жило во мне. И выбрала Санго Керима из чувства долга. А жизнь требовала Коуаме. Нет. Опять не так Если бы я выбрала Коуаме, я стала бы тосковать по Санго Кериму. Нет, опять не то. У меня нет выбора. Я принадлежу двум мужчинам. Да, принадлежу им обоим. Это моя кара. Счастье не для меня. Я принадлежу двоим. Это мои боль и страдание. Все так. Я вся состою из этого. Женщина войны. Сама того не желая, я только порождаю ненависть и войну».
2
Когда Коуаме пришел к Самилии, он был готов умереть. Сражения последних дней вымотали его. Казалось, они обречены на поражение. В людях вокруг себя он видел только бессилие и покорность судьбе. Он пришел к Самилии, как приговоренный к смерти, просящий о последней милости. Только вкусив сладость этой женщины, он мог бы проститься с жизнью без сожаления. Перед тем как оказаться растерзанным, он хотел ласкать ее. Познать запах ее тела. Впитать его. Чтобы чувствовать его на своем теле, когда он рухнет на землю. Он думал о том, что в тот единственный раз, когда он сжимал Самилию в своих объятиях, ничто не могло бы его опечалить. Он думал, что готов умереть. Но произошло все совсем иначе. С тех пор как он вернулся в Массабу, в нем кипел черный гнев. И его изможденное, исхудавшее тело внезапно охватывала нервная дрожь. Он разговаривал сам с собой, все время ругал себя.