Смерть Людоеда

Рэ Жан

Почти тут же на кафедру поднялся докладчик, месье Фенестранж из Дурдана, и начал велеречиво превозносить картину.

— Поглядите, господа, на личики этих несчастных, искалеченные страданием и страхом, и скажите, разве не сжимается у вас сердце, разве не охватывает вас ужас при мысли, что эти невинные жертвы появятся в жареном или вареном виде на столе Людоеда, этого чудовища старых сказок!

Альбен Тюиль и его друзья уселись в первый ряд. Позади них в креслах скучали немногочисленные фольклористы, солидные люди с брезгливыми лицами.

Шофер

Петрус Снепп покинул гостиницу последним, потому что выпил вместе с метрдотелем несколько рюмок. Он забрался глубину зала, где никому не мешал и где его почти не было видно.

А чем еще ему было заняться? Ближайшее кафе находилось на расстоянии целого лье, а на улице свирепствовали ледяной дождь и резкий ветер.

Фольклористы начали поклевывать носами, видимо доклад Фенестранжа их не интересовал. Но тот без смущения продолжал:

— Кошмарнейший образ Людоеда появился много веков назад. Возможно, он родился во времена циклопа Полифема, самого страшного из чудовищ, встреченного Одиссеем. А может быть, источником его появления послужила ужасная легенда об Уголино, который съел своих детей…

В зале возник шум, невысокий человечек с козлиной бородкой встал и прервал докладчика:

— Уголино был любящим отцом. Дети добровольно пожертвовали собой, чтобы спасти его от голодной смерти!

— По правде говоря, — сказал Фенестранж, — для меня это не имеет значения. Мне хочется побыстрее выпутаться из сетей древних легенд. Я полагаю, многие фольклористы согласятся со мной, что в основе всех страшных сказок о Людоеде лежит чудовищная личность Жиля де Рэ, этого кровавого убийцы детей…

Петрус Снепп зевнул, но подремать не решился, зная, что громко храпит во сне. Он принялся отбивать пальцами детскую считалочку:

Мальчик-с-пальчик бестолковыйПокупать пошел корову,Но купил себе теленкаИ в придачу — поросенка.

— Жиль де Рэ принес в жертву дьяволу около трехсот детишек в своих замках Тиффож и Машкуль! Но его не удовлетворяло просто убийство, он любил сначала обласкать детей, а потом наслаждался, глядя, как они умирают в ужасных муках.

Пальцы у Петруса Снеппа устали, и он сменил ритм:Этого зарезали, этого прихлопнули,Этого зажарили и с аппетитом слопали.Мама Людоедина Кроху пожалела,Потому что маленьких мальчиков не ела.

— Кто осмелится утверждать, что Жиль де Рэ не был чудовищем и любителем человечины? Где останки его жертв? И не появлялись ли они на его столе в жареном или вареном виде?

— Это не доказано! — крикнул человек с бородкой.

— Может быть… Но не будем удаляться от темы. Жиль де Рэ и есть то чудовище из плоти и крови, которое породило призрак Людоеда.

Интерес к докладу Фенестранжа падал, ибо докладчик оставил фольклор в стороне и пустился в исторические дебри. Он сыпал именами и датами: Жанна д'Арк, 1412, 1415, 1431, Карл VII, герцог Жан де Бретань, Прелати, Жан де Малетруа…

Тюиль дрожал; он любил тепло и яркий свет и ненавидел холод и тьму. Джеймс Петридж впал в благодушное самосозерцание и смотрел прямо перед собой. У Буманна урчало в животе, ибо завтрак не утолил его тевтонского голода. К тому же его ноздри стал щекотать приятный аромат кухни: где-то в глубинах королевского дворца жарили лук!

Петрус Снепп мучился, пытаясь вспомнить, на кого из знакомых походил Фенестранж с его кукольным розовым личиком, серебристыми волосами и светло-голубыми глазками-пуговками.

Ах, вот оно что! На картине Лобришона было изображено красивое кругленькое личико девочки. Она прижимала к щеке куклу с такими же круглыми светлыми глазками, как у месье Фенестранжа. Петрус подумал, что чудовище обязательно съест ее первой. Только эта кукла походила на докладчика и никто больше.

Запах кухни становился все явственней; видимо жарились свиные котлеты. Не только герр Буманн, но и другие фольклористы учуяли аппетитный запах, ибо их взгляды устремились к полуоткрытой двери, через которую он проникал в зал.

Фенестранж вернулся к своей теме.

— Некоторые филологи утверждают, что имя Крокмитена — Людоеда французских сказок, образовано из французского глагола «croquer», что значит «есть», и фламандского слова «meisje» — в переводе «девочка». Таким образом, получается, что он питался исключительно девочками.

Альбен Тюиль стал вдруг внимательным.

— Ну, ну, он не гнушался и мальчиками, не так ли? — выкрикнул кто-то из глубины зала.

— Только у фламандцев…

Месье Тюиль улыбнулся, будто эти слова были обращены лично к нему.

— Только у фламандцев есть сходная личность. Их Людоед зовется «буманом», — и немецкий ученый вздрогнул.

Слово было знакомо Петрусу и перед его мысленным взором возник буман-Людоед: рыжие волосы, зеленые глаза, черные зубы, кривые ноги, брюхо бочонком, руки, похожие на узловатые ветви дуба…

Фенестранж словно прочел его мысли, потому что тут же нарисовал портрет чудовища так, как это делают дети: «волосы рыжие, глаза зеленые, ноги кривые, живот бочонком, а руки как ветви дуба…»

Снаружи бушевали стихии: дождь хлестал по окнам, сквозь которые едва виднелись обнаженные деревья, гнувшиеся под сумасшедшим ветром.

Окна, выходившие на закат, побагровели, мимо них пронеслась каркающая стая ворон. Но внимание Петруса Снеппа было уже привлечено другим. Он увидел крысу.

Фенестранж зачастил, как человек, которому надо еще многое высказать, а время уже истекает.

— Жиль де Рэ был красивым, довольно молодым человеком. Он был своего рода Антиноем, но вышедшим из ада. Тот, кто сделал из него Людоеда, отнял у него красоту.