Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [Странный человек + Гром победы, раздавайся]
Шрифт:
— Пусть закроет, — попросил Алексей, содрогнувшись. — Ишь, бедолага.
Он был растерян. Собирался задать крестьянину кое-какие вопросы, уже и перечень мысленно составил, как его подловить. А спрашивать, выходит, невозможно. То-то Нимец и у Петренко сидел, помалкивал. Идеальное, между прочим, увечье для связного.
Унтер оскалился:
— Вы его, ваше благородие, шибко не жалейте. Нимец у нас волчина зубастый. Братьев-то этих, Стапчуков, после нашли порубленными. Вот таким примерно топориком, что у него на поясе висит. Твоя работа?
Контрабандист
— Мы шибко-то не дознавались, — хохотнул Слива. — Двумя крысюками меньше — наша работа легшее. Чего у тебя в баклаге, Нимец? Самогонка? За это по нынешнему времени знаешь чего?
Тот снова замычал, стал отцеплять флягу.
— Кузин, глотни-ка. Я брезговаю.
Солдат с сомнением понюхал, немного отпил, сплюнул.
— Тьфу, вода!
— Ла-адно, — протянул Семен, недобро прищуриваясь. Он отлично играл роль скучающего злыдня, который ищет, к чему бы придраться да как покуражиться над безответной жертвой.
— А под одёжей у тебя чего? Скидавай рубаху. И портки. Знаю я ихнюю воровскую породу, ваше благородие. Неспроста он тут шляется.
Романов подыграл:
— Охота тебе возиться в его грязных тряпках? Пускай катится.
— Не-е, ваше благородие. У Сливы на тварей этих нюх. А ну раздягайсь! Ты меня знаешь — харю сворочу!
Он показал здоровенный кулачище.
Нимец издал жалобный, хнычущий звук, но его хищные глаза прищурились, быстро перемещаясь со Сливы на Романова. В этом взгляде читалась такая звериная злоба, что Алексей сразу вспомнил про зарубленных братьев.
— Ты мне еще ломаться будешь?!
Унтер размахнулся и двинул контрабандиста в висок. Нимец рухнул, будто сбитый поездом, даже пикнуть не успел. Раскинул руки, сквозь приоткрытые веки виднелись белки закатившихся глаз.
— Вот и нестезия, — сказал Слива, облизывая костяшки. — Четверть часочка полежит, поскучает. У меня в кулаке хрономер. То есть, хронометр. Чего глазеешь, Кузин? Раздевай его!
Через минуту подозреваемый лежал на траве абсолютно голый. Калинкин вышел из укрытия, помогал ощупывать швы на одежде. Всё, что находилось в карманах, выкладывалось отдельно, в строгом порядке — потом надо было засунуть все точно так же, ничего не перепутать.
— Пустышка, — доложил прапорщик. — Записки нет. Вообще ничего примечательного. Разве вот это. — Он показал колоду карт. — Но я все перебрал, листки чистые, никаких пометок. Обычные игральные карты.
Алексей взял, посмотрел.
— Говоришь, обычные?
— Ну да. Немного странно для крестьянина. Но ведь этот тип из преступной среды…
— А ты на карты получше посмотри.
Романов вернул помощнику колоду. Настроение у подпоручика вдруг стало очень хорошее.
Повертев и так, и этак, Калинкин пробормотал:
— Сбоку на обрезе точечки какие-то. Карандашом. Крапленые что ли?
— Что точки заметил — молодец. — Алексей отобрал карты, начал их перекладывать. — Думай дальше. Слива, одевайте его обратно! И в карманы положите всё, как было.
— Колода совсем новая… Похоже, ей еще ни разу не играли, — ломал голову Вася. — Да что с того? Не знаю. Сдаюсь.
— В только что распечатанной колоде карты лежат в определенном порядке: по мастям, внутри мастей по старшинству. А эта, хоть и не играна, но зачем-то перетасована. Вот я разложил, как положено — черви, бубны, трефы, пики, от тузов к шестеркам.
— Ну?
— Погляди-ка на свои карандашные точечки теперь.
Калинкин взял — ахнул.
На обрезе колоды сложились едва различимые буквы:
OFF ST VERD SCHLFLG ENTG STAF
— Шифр! — вскричал прапорщик. — Что значат эти буквы?
У Романова голова работала так напряженно, что аж в ушах пощелкивало.
— Так-таки шифр… Это тебе не стратегический шпионаж. Обычная армейская разведка пользуется установленными сокращениями. Вот что это значит… — Подпоручик стукнул кулаком по ладони. — «Offensive stark verdächtigt». «Наступление сильно подозревается». А дальше? Сейчас… Очевидно: «Schlußfolgerung entgegengesetzte Stafette». «Окончательное заключение обратная эстафета», то есть с обратной связью. Рассчитывает вскоре добыть более полную информацию.
— Здорово! — восхитился Калинкин.
— Ужасно, — угрюмо откликнулся Алексей. — Пронюхал наш Банщик про наступление. Дали мы где-то маху…
— Да брось ты! Мы же его раскололи! Арестуем, предъявим связного — не отопрется. Не получат австрийцы никакой эстафеты!
— Ты думай, что говоришь. После сигнала «экстренное сообщение» вдруг исчезают и внедренный агент, и посланный к нему связной. Да австрийцы бросят сюда десять, двадцать лучших нюхачей. Они и так, поди, ночами не спят, пытаются определить, с какого направления им ждать удара, а тут такая подсказка… Всё дело провалим. Беда, Вася… Надо докладывать подполковнику. Спасать положение…
Прапорщик проникся серьезностью проблемы. Чистый лоб собрался морщинами.
— Что же делать? Он через пять минут очнется.
— Через семь, — поправил Слива. — Я ж говорю: у меня кулак — хронометр.
А Романов уже знал, как действовать.
— Эх, мне бы ластик…
— В смысле резинку? У меня в планшетке есть. — Калинкин с готовностью достал хорошенький ученический пенал, в котором лежали идеально отточенные карандашики, миниатюрный транспортир, циркулек и каучуковый ластик. Сразу было видно неисправимого отличника.
— Здорово!
Подтерев начало надписи, Романов внес в нее поправку:
OFF VERD PROVO MÖG SCHLFLG STAF
Прапорщик, сопя от умственного напряжения, заглядывал ему через плечо.
— Ну, первые два слова — это я догадался: «Offensive verdächtigt». «Наступление подозревается». Дальше не понимаю.
— «Наступление подозревается». Слово «сильно» убираем. И добавляем: «Provokation möglich» — «Возможна провокация». Про обратную эстафету оставляем. Возможно, у них так заведено — в случаях исключительной важности давать дополнительные сведения незамедлительно.