Смерть на Параде Победы
Шрифт:
— Да, — кивнула женщина. — Лапина моя фамилия, Лапина Надежда Степановна… А вы, случайно, не наш новый участковый? Лицо у вас знакомое, но…
— Вы ж мое удостоверение только что читали! — улыбнулся Алтунин и вспомнил, где они встречались. — Вы мне недавно в трамвае место уступить хотели, помните?
— В седьмом?! — после секундного замешательства вспомнила женщина.
— Так точно! — подтвердил Алтунин, и усердно зашаркал ногами по половичку, готовясь войти. — В седьмом, по дороге к Трем вокзалам.
Разговаривать с Надеждой Лапиной было одно сплошное удовольствие, и Алтунин постарался растянуть его подольше. Во-первых, Надежда, при более близком рассмотрении, оказалась не просто красивой, а очень красивой. Во-вторых, она правильно отвечала на вопросы — четко, немногословно и по существу. В-третьих, у нее в комнате было очень уютно — трогательные вязаные салфеточки, рисунки по стенам, цветы на подоконнике. В четвертых, она, несмотря на горячие протесты, угостила Алтунина чаем и даже поставила на стол баночку с сахарином, которую Алтунин, из деликатности, предпочел не заметить.
Догадка подтвердилась — у Полины Литвяковой в конце мая появился новый кавалер, о котором она никому ничего не рассказывала, хотя про предыдущих рассказывала довольно много. Лапина видела его пару раз, когда он приходил к соседке в гости.
— Солидный такой мужчина лет сорока, немного полноватый, с залысинами, в очках, — рассказала Надежда. — Костюм, сорочка, галстук, обувь — все новое и добротное. Вежливый, но необщительный — поздоровается, и идет к Полине в комнату. Оба раза цветы приносил, большие такие букеты гвоздик. Полина очень любит, когда ей цветы дарят. Я так, про себя, решила, что он какой-то секретный научный работник, конструктор или просто ученый. А что, с ним что-то не так? Он обманул Полину? Вы знаете, она такая доверчивая! То есть, вообще-то не очень доверчивая, но верит в любовь с первого взгляда и прочую чушь…
Алтунин подумал, что он, кажется, тоже в это верит. Может, не с первого, а со второго, но первый раз был столь мимолетным и не располагающим к проявлению каких-либо чувств, кроме стыда, что его можно не принимать в расчет. Очень хотелось спросить, почему Надежда считает любовь с первого взгляда чушью, но вместо этого он спросил о другом.
— Можете получше вспомнить этого представительного друга, Надежда Степановна? Мне может пригодиться все, любая, даже самая незначительная мелочь. Шрам на щеке, картавость, хромота…
— Что-то серьезное, да? — снова спросила Надежда.
— Я сейчас не могу вам всего сказать, не имею права. Но как только смогу, то приду и все расскажу, договорились? — предложил Алтунин.
Как у него вырвалось это «приду и все расскажу», осталось загадкой. Сроду ни у Алтунина, ни у кого-то из его коллег не было заведено приходить и рассказывать свидетелям, чем закончилось дело. Кому надо — на суде узнает. А тут — на тебе. И ведь не обманывал нисколько, собрался прийти и рассказать на полном серьезе. Чудеса!
— Хорошо, — кивнула Надежда и наморщила лоб, вспоминая.
Обычно, наморщив лоб, люди дурнеют, становятся похожими на обезьян, но ей шло даже это — как-то очень мило получалось и очень непосредственно.
— С речью у него все было в порядке, хромать он не хромал и шрамов никаких я не заметила, но левый глаз у него, кажется, был меньше правого… — сказала она спустя минуту. — Или это из-за очков мне так показалось… Нет, точно, — левое веко у него было опущено. Так, что на зрачок наползало. Да, точно.
— Левый, Надежда Степановна, не правый? — на всякий случай уточнил Алтунин.
— Точно левый, — подтвердила Надежда.
Ехать с Надеждой в МУР, чтобы предъявлять ей там фотографии для опознания, означало бы катастрофическую потерю времени. Но на этот случай у Алтунина был свой прием. Спасибо традиции развешивать повсюду и печатать в газетах портреты руководителей партии и государства.
— Надежда Степановна, а вот если представить себе лицо товарища Жданова, но без усов и с залысинами, то не будет ли оно похоже на лицо этого человека? В очках и с опущенным веком?
— Будет, — после небольшой паузы кивнула Надежда. — Только этот Полинин друг чуть помоложе. Лет на пять-семь.
Алтунину захотелось вскочить, подхватить Надежду на руки, расцеловать и закружить по комнате. Но вместо этого он встал и церемонно распрощался:
— Спасибо за чай и ценные сведения, Надежда Степановна. Вы очень помогли следствию. В скором будущем мы с вами непременно встретимся, и тогда я отвечу на ваши вопросы. А сейчас, извините, служба! Вынужден бежать! Спасибо вам. Кстати, а где вы работаете?
— Преподаю русский язык и литературу в двадцать шестой школе на Якиманке.
— Русский язык и литературу? — переспросил Алтунин. — Замечательные предметы! Самые мои любимые!
Соврал, потому что самым (и единственным) любимым его предметом была история, но соврал так убедительно, что сам себе поверил.
— И школу вашу знаю прекрасно! — продолжил радоваться Алтунин. — В ней Валерка… Извините. Мне пора.
Вовремя спохватился — вряд ли педагогу было бы приятно напоминание о том, что в его школе учились юный, но очень наглый и жестокий бандит Валерка Ветлугин по кличке Гугенот (редкая кличка, Валерка сам ее себе придумал), а также двое его сообщников.
Из ближайшего телефонного автомата Алтунин, всегда имевший при себе запас пятнадцатикопеечных монет, позвонил в МУР дежурному и попросил выслать двоих, а лучше — троих человек в парк Горького к ресторану «Дон».
— Если я к тому времени не успею подъехать, пусть заходят и берут Леонида Гомозова, кличка Снайпер…
— Кличку Лени мог бы и не говорить! — хохотнул дежурный. — Кто ж его не знает! Что он натворил?
— Кассу магазина Особторга взял сегодня утром.