«Смерть» на языке цветов

Мартова Людмила

Для того чтобы обезопасить себя, нужно было найти убийцу Веры. Это было совершенно понятно в теории и совершенно невыполнимо на практике. Когда-то, в прошлой жизни, Лавров считался неплохим опером, но сейчас с горечью понимал, что все его навыки безвозвратно утеряны. Дело Веры он, конечно, раздобыл на десять минут и почитал. Коллега Ванька Бунин, с которым Лавров в прошлом приятельствовал, пошел на должностное преступление и дал посмотреть материалы. Вот только ничего, проливающего свет на случившееся, Лавров там не нашел.

Тело Веры нашли в ее собственной машине – роскошном белом «Лексусе»,

который муж подарил ей на свадьбу. Новый муж, понятное дело, не Лавров. Видимо, убийца пробрался на заднее сиденье, и когда Вера вышла из салона красоты и села за руль, он затянул на ее шее шелковый шарф. Тонированные окна позволили ему не бояться быть увиденным с улицы. Но что бы он делал, если бы на Вере в тот день не оказалось шарфа, припас ли он другое орудие преступления, и что произошло, если бы Вера успела открыть дверь машины и позвать на помощь, было покрыто мраком тайны. Конечно, со своими многочисленными шарфами Вера не расставалась практически никогда, поскольку они были главной составляющей ее образа, но, готовя убийство, рассчитывать на это, с точки зрения Лаврова, было полной глупостью.

Никто не видел, как убийца залезал в «Лексус» и как он его покинул. Опрос посетителей и сотрудников салона красоты ничего не дал. Располагался салон в новом жилом доме, все жильцы днем были на работе. Вход находился с задней стороны здания, а подъезды располагались на противоположной. Крылечко выходило в глухой дворик, в котором жильцы не любили оставлять свои машины, поскольку им, чтобы попасть домой, нужно было обходить здание. Соседняя новостройка, выходящая окнами и подъездами прямо на стоянку перед салоном красоты, была еще не сдана, поэтому кроме рабочих, занимающихся внутренней отделкой, там никого не было.

Больше всего Лаврову не понравилось, что на груди у мертвой Веры нашли цветок. Маленький неказистый белый цветок, похожий на ромашку, но только с пятью белыми лепестками вокруг желтой мохнатой сердцевинки. Дома у Веры таких цветов не было, в салоне красоты о нем ничего не знали, поэтому, скорее всего, цветок принес с собой убийца. Принес и положил Вере на грудь. От этого веяло какой-то жутью, и у Лаврова свербило, кололось и чесалось то место в груди, в котором в пору его полицейского прошлого обычно сворачивалась клубочком интуиция.

Воровато оглядываясь на Бунина, который равнодушно сидел за соседним столом и делал вид, что совершенно не интересуется лавровскими действиями, он снял фотографию с цветком на телефон, чтобы вечером показать маме. Мама, знавшая все цветы без исключения хоть в профиль, хоть анфас, сообщила Лаврову, что это цветок лайма.

– Чего? – глупо спросил Лавров. – Это который лимон, что ли?

– Лайм не лимон, – недовольно сказала мама, – ну что ты, Сережа, глупости говоришь.

– А зачем Вере подложили цветок лайма? – спросил Лавров. – Это же не хризантема, не роза, не гвоздика с тюльпаном.

– Сыночек, я не знаю. – Мама пожала плечами и вдруг ласково погладила его по голове. – Но это обязательно выяснится, я думаю. Ты бы не терзал себя по новой. Ничего уже не изменишь. Ты и так давно ее потерял.

Да, в том, что Веры больше нет, не было ничего нового. Вот только теперь ее не было совсем, навсегда, и жалко эту дурынду Лаврову было до комка в горле.

Несмотря на то что она ему изменила, а потом и бросила, он знал, что Вера, в сущности, неплохой человек, у которого просто оказалось своеобразное представление о счастье. За это же не убивают.

Помимо непонятно откуда взявшегося цветка лайма, в деле Веры была еще одна странность. В ее левом ухе отсутствовала сережка. Правое ухо, нежное, розовое, как его помнил Лавров, но мертвенно бледное на фотографии в уголовном деле, украшал крупный гвоздик – голубой топаз, окруженный россыпью мелких бриллиантов. А в левом ухе сережки не было.

Конечно, Вера могла потерять сережку раньше, но ее косметолог утверждала, что в ходе процедуры любовалась изящными и стильными сережками, и их точно было две. Ни в машине, ни во дворе второй сережки так и не нашли, а значит, с определенной долей вероятности можно было решить, что убийца зачем-то забрал сережку с собой. И от этого факта зуд в грудной клетке Лаврова стал совсем непереносимым.

– Вань, ты хоть что-нибудь понимаешь? – спросил он у Бунина, возвращая ему дело.

– Только то, Серега, что от этого тухлого дела мы еще наплачемся, – серьезно ответил тот. – Вот нутром чую, что сюрпризов будет еще немало.

– Ты-то хоть веришь, что это не я? – Лавров задал вопрос, который казался ему очень важным.

– Я-то верю, – Бунин вздохнул. – Я хорошо тебя знаю, Серега. И сейчас за тобой, уж ты извини, наблюдал. Это не ты. Но нам придется серьезно попотеть, чтобы это доказать.

– А может, это случайность, что убили именно ее? – спросил Лавров. – Ну, вдруг это маньяк, которому все равно, кого выбрать жертвой. Место безлюдное. Дождался первую попавшуюся дамочку на дорогой машине, пока она красоту наводила, пролез в салон, а потом задушил, цветочек на грудь пристроил и сережку из уха вытащил. Похоже?

– Типун тебе на язык, – в сердцах сказал Бунин. – Ты что, Серега, с ума сошел? Только маньяка нам не хватало. Нет уж. Я уж лучше предпочту, чтобы это ты удавил свою бывшую жену в порыве ревности. Так всем спокойнее.

– Вот спасибо, друг, – мрачно заметил Лавров. – Вот в чем ты точно прав, что я больше, чем кто бы то ни было, заинтересован в том, чтобы найти настоящего убийцу.

Впрочем, до того, как ловить неведомого преступника, Лаврову нужно было срочно решить другой, не менее важный вопрос. А именно, что делать со Степкой. Два года назад Вера, уходя, забрала шестилетнего сына с собой, а Лавров, ошарашенный ее предательством, даже и не попробовал отстоять хотя бы его.

Отчим относился к мальчику хорошо, и сын ни в чем не нуждался, хотя и отчаянно скучал по отцу. Лавров пару раз приходил на воскресные свидания, но так как он был нетрезв, то Степка расстраивался, отворачивался и даже плакал, стесняясь куда-то идти с пьяным отцом. Постепенно эти тягостные встречи сошли на нет. Уже бросив пить, Лавров иногда приходил к школе, чтобы хотя бы издали посмотреть на сына, но на глаза ему не показывался. Стеснялся своей минувшей слабости. Теперь, после смерти Веры, Степку следовало забрать к себе, к маме. Не дело это оставлять парня с отчимом при живом отце и бабушке, да и не факт, что этот отчим вообще захочет нести ответственность за чужого ребенка.