Смерть не выбирают (сборник)
Шрифт:
Каждый делал свое дело почти молча, иногда перебрасывались фразой-другой. К двум часам дня решили передохнуть, от обеда, предложенного Сергеем Назаркевичем, отказались; но сбегав домой, он все же принес термос с кофе, большие чашки и бутерброды с колбасой и сыром. Перекусив, сели покурить.
– Ты хотя бы поставил противоугонное, – сказал Вячин. – Держишь машину в этом закутке и спишь спокойно? – спросил он Назаркевича.
– А какой выход? До платной стоянки час добираться двумя трамваями.
– У тебя же и правая передняя дверца не запирается, – сказал Лагойда. – Замок надо менять,
– Заработаю в кооперативе – куплю "девятку", – засмеялся Назаркевич.
– Таких умников много, – сказал Лагойда. – Знаешь, сколько сейчас "девятка" тянет? Да попробуй еще найди!
– Серега, у тебя, кажется, была пишущая машинка с латинским шрифтом? – спросил Вячин у Назаркевича.
– Есть. Наташа иногда пользуется, когда печатает диссертации медикам. А что нужно печатать?
– Два деловых письма по-польски, – сказал Вячин. – Еду в Польшу, в Жешув.
– За каким чертом, – спросил Лагойда.
– Меня разыскали поляки-мебельщики. Им понравилась наша фурнитура. Прислали приглашение. Может наладим экспорт для них, и они нам чего-нибудь. В общем потолковать надо, проспект им показать.
– Приходи, Наташа напечатает, – сказал Назаркевич. – В Общий рынок вступить хочешь?
– На советском пещерном уровне, – сказал Вячин. – Слушай, Кубракова уже приехала?
– Нет еще… Выбрось из головы, не станет она с тобой даже говорить о лаке. Для нее это – табу.
– Ладно, черт с нею… Ну что, пошли работать? – встал Вячин.
– Сейчас бы вздремнуть после такого кофе, – лениво поднимаясь, сказал Лагойда…
5
В Веймаре Кубракова и Яловский пробыли четыре дня. Теперь – снова в Берлин, сутки там и – домой. Уезжать из Веймара в Берлин в воскресенье трудно: полно народу, в основном берлинцы, выбравшиеся с пятницы отдохнуть в провинции и к понедельнику возвращавшиеся домой. Зная это, Яловский решил, что отправятся они с Кубраковой в Эрфурт, на конечную станцию, там проще сесть. Так и сделали. Когда в Эрфурте вошли в вагон, нашлось даже свободное купе. Снова миновали Веймар и – дальше. Поезд был забит людьми с рюкзаками и дорожными сумками, стояли дети в проходах. Яловский купил в поездном буфете две маленькие банки пива и боквурсты [сосиски], намазанные сладковатой горчицей. От пива Кубракова отказалась, жевала боквурст, а Яловский, как все тут, пил из банки.
Допив, он вышел в тамбур покурить. Когда вернулся, в купе было полутемно, кто-то задернул шторки на остекленной двери, чтобы из коридора не падал свет. Осторожно, боясь потревожить людей, уселся между Кубраковой и пожилой похрапывающей немкой, плотно уперся затылком в спинку сиденья и смежил веки. Спать не хотелось, но так легче думалось.
– Устали? – тихо спросила Кубракова.
– Да нет, слава Богу едем домой. Я считаю, что все пока идет удачно, главное, что немцы дают оборудование. Представляете, что они будут делать из нашего поликаувиля, когда он потечет рекой? Чиновники из министерства готовы были продать им лицензию. Так им спокойней. Но вы еще намучаетесь в поисках площадки, чтобы поставить завод. Возьмется ли "Химмашпроект"
– Возьмется. Все-таки им немного валюты перепадет. Кого вы пошлете к ним? Назаркевича?
– Ни в коем случае! Он истерик, все испортит. Кстати, назревает катастрофа.
– В связи с чем?
– Скоро в институте мы с вами останемся вдвоем: из-за мизерной зарплаты люди уходят в кооперативы.
– Но они по договору.
– Это уже не работники. Одной, простите, задницей нельзя сидеть на двух стульях.
– Что я могу сделать, Елена Павловна?
– Платить людям нормально.
– А где мне взять деньги? Мы же ничего не производим. Мы – НИИ. А этим все сказано. Назаркевич как-то был у меня с одной идеей…
– Создать автосервисную станцию для антикоррозионной обработки машин?
– Мы бы неплохо зарабатывали. Но вы, как я понимаю, против.
– Категорически! Для этого нужно ставить производство поликаувиля на промышленную основу. Где взять деньги? Где доставать узу, сырую резину? Ездить по деревням скупать у пасечников, клянчить у авиаторов? Кустарщина! С немцами – вот это размах!..
Они умолкли. И снова в ней колыхнулась тревога, чуть придавленная суетой и напряжением этих дней в Германии: вспомнила ночь накануне отъезда, вынужденный приход в институт, человека, вышедшего из лаборатории. Воспользовавшись тем, что уехала в Германию на сутки позже, она встретилась с ним, хотя и в спешке. Он был совершенно спокоен, ей даже показалось, что нагло спокоен.
"Я слушаю вас", – сказал он.
"Последнее время я заметила, что жидкость поликаувиля странно убывает. Датчик на емкости показывает даже граммы. Емкость герметична. Испарение исключено".
"Какое это имеет отношение ко мне?" "Прямое. Вчера я видела, как вы вышли из лаборатории и исчезли. Сперва не могла понять, куда. Потом сообразила: через дверь в конце коридора на хоздвор, где гаражи. Ею давно не пользуются, я запретила шастать возле моей приемной и устраивать сквозняки. Я даже не знаю, где и у кого ключ от нее. Но вы просчитались, и подумать не могли, что я появлюсь ночью, рассчитывали, что сегодня утром меня не будет, уеду. И потому не удосужились вытереть потек на полу. Вы открутили трубки, ведущие к отстойнику. Это надо уметь. Но, как видите, я еще здесь… Зачем вы воруете поликаувиль?" Все время, пока она говорила, он терпеливо молчал, затем сказал:
"Я понимаю, что у вас была не галлюцинация. И все же это был не я".
"Не врите!" – начала свирепеть она.
"Что вы сможете доказать? – вызывающе спросил он вдруг. – Кроме вас, этого мифического вора никто не видел. Меня в институте знают не один день. У меня безупречная репутация. Вы окажетесь в смешном положении".
"Ключи от ящика, где прибор сигнализации только у Светы и у вахтера. Вы единственный в институте, кто может отключить ее, не наделав шума. Вы однажды уже продемонстрировали это, но по моей просьбе, когда Света забыла ключ дома, а вахтер был на больничном. Тогда я посылала Свету за вами. Она надежный свидетель! Я найду возможность припереть вас! – она повернулась, чтоб уйти, но остановилась. – Да, кстати, откуда вы знаете этого поляка?" "Какого поляка?" – невозмутимо спросил он.