Смерть не выбирают (сборник)

Глазов Григорий Соломонович

Вытащив из тайника последнюю завернутую в мешковину партию оружия, ереванец и Басик, открыв заднюю дверь "Нивы", начали аккуратно укладывать его в машину. Здесь, с тыльной стороны товарной станции, было совершенно темно, горело лишь два фонаря – один наверху, в начале улицы, другой внизу, почти у самого выезда на Богдана Хмельницкого. В тишине слышалось, как за длинным забором одинокий маневровый электровоз, удаляясь, постукивал на стыках…

"Как же так, как я промазал? – думал Остапчук, сидя рядом с шофером. Машина уже шла на подъем и вот-вот должна была выскочить к нужному месту, где начинался забор товарной станции. – Ведь у них не было трамблера!.. Где достали? Неужто в Боровичах Басик спроворил? Трамблер Басик искал там, а не старые автоматы!.. – А поставить его – дело плевое"…

Они

захлопнули дверцу "Нивы", сели, и в тот момент, когда ереванец взялся за ключ и отжал сцепление, в заднее стекло ударил дальний свет фар и отраженный зеркальцем, полоснул по зрачкам.

– По газам! – крикнул Басик, услышав шум двигателя настигавшей их сверху машины.

– Менты?

– Кто бы ни был, гони вниз, к Богдана Хмельницкого!..

"Нива" неслась по выбоинам разбитой старой брусчатки, когда свет ее фар уткнулся в стоявшую поперек дороги метрах в ста машину скорой помощи, из которой вышли люди в белых халатах с носилками.

– Что делать?! – крикнул ереванец.

– Сейчас отвалят, подъезжай ближе! – Басик достал из-за пояса пистолет, прикрытый полой пиджака. – Тормозни! – Он выскочил из машины и, оглянувшись на мгновение, увидел, как из догонявшего их "рафика" почти на ходу вывалились двое, в руках у них были пистолеты. Он все понял. Единственная надежда была заставить лекарей со "скорой" убраться с дороги.

И в этот момент кто-то из "рафика" крикнул:

– Вы окружены! Сопротивление бесполезно!..

Не поняв, что машина "скорой" и фигуры людей в белых халатах ловушка, еще надеясь, что он прорвется, заставит их освободить дорогу, Басик дважды выстрелил в одного из двоих преследователей, бежавших сверху, и увидел, как тот упал. И тут с ужасом крайним зрением Басик заметил, что от машины скорой помощи к нему снизу бегут четверо, белые халаты распахнуты, а в руках короткие автоматы…

В Остапчука вошла одна пуля, в шею, разорвав сонную артерию. Он лежал и не слышал слов склонившегося над ним товарища, не ощущал рук, вносивших его в машину, не слышал голосов и возни возле "Нивы", звука щелкнувших наручников.

Он умер в пятистах метрах от ближайшей больницы…

36

– Как же это? – Михальченко ходил по кабинету из угла в угол, нервно потирая больную руку.

– Что ты заладил "как", "как"? Как в тебя стреляли, так и в него. Тебе искалечили руку, а ему… – Левин понимал состояние Михальченко, которому он выложил эту страшную новость, едва тот прилетел из Коктебеля и явился в бюро.

– Когда похороны? – спросил Михальченко, наконец остановившись.

– Сегодня в два.

– Вы пойдете?

– Да. – Левин не состоял ни в каких отношениях с Остапчуком, просто иногда сталкивался по работе еще будучи прокурором, и в те годы едва ли пошел бы на похороны, но сейчас вопрос был задан в ситуации, когда ответ мог быть только один.

– Что ж, Басик, выхлопотал ты себе "вышку", – Михальченко сел к столу.

– Это еще как сказать.

– А вы что бы дали? – зло спросил Михальченко.

– Прокурор не дает, а просит.

Михальченко вздохнул, помолчал, затем спросил:

– Так что с Тюненом, с Локотком?

– Начато следствие.

– Неужели Локоток старика убил?

– Я же тебе говорю: начато следствие.

– Ну, а ваше мнение? Нам же что-то надо будет сказать сыну Тюнена.

– Мы свое дело закончили. Нас просили отыскать Тюнена, мы нашли.

– Труп.

– А разве было оговорено, что мы обязуемся найти живого и здорового?

– Но все-таки, ваше мнение? – настаивал Михальченко.

– Не думаю, что Локоток убил Тюнена, – уступил Левин. – Локоток уверяет, что он наткнулся на мертвого Тюнена у тропы, под кустом. Похоже, что там. Именно там я нашел флакончик с капсулами. Он, безусловно, принадлежал Тюнену: это импортное лекарство, аналог инсулина пролонгирующего действия. Что говорит в пользу Локотка? В данном случае его характер. Убивать средь бела дня, рискуя каждую минуту, что кто-то появится на тропе? Она ведь служит дорогой между сквером и шоссе. Способ убийства. Стрелять? Во-первых, много шума. Во-вторых, не стал бы он рисковать, заранее не зная, чем

сможет поживиться. Такие, как Локоток, разбираются, кто какие чемоданы имеет и что в них лежит. Он осторожен, скуп, любит незаметную спокойную жизнь, вкусно поесть, хорошо, модно одеться. Имеются ли у него для этого возможности? Вполне. Работа в институте натурщиком. Там приличные заработки. Хорошо молотит и на курорте фотографированием отдыхающих. А тут подвалили еще съемки для журнала Шоора: приличные деньги, некая престижность, открывающаяся возможность съездить в Германию. Опять же: стоит ли этим рисковать ради неизвестно чего? Значит, не стрелял. Ударил ножом, а затем перенес труп в башню? Но в башне должна была быть хоть капля крови. Ни под трупом Тюнена, ни вокруг него следов крови нет, следователь из прокуратуры обшарил все. Задушил, проломил голову? На вскрытии не обнаружено никаких прижизненных повреждений хрящей, костей. Да и времени у Локотка на убийство человека в тех обстоятельствах просто не было. График движения Локотка с его слов точно совпадает с тем, что сообщила его любовница. А сговориться они не успели… Очень плотный график, каждые пять минут тут идут в счет. Я проверил: Локоток в тот день прибыл на съемки на конный завод без опоздания. У портнихи Ольга Лынник появилась точно в то время, какое назвала. Я и это проверил, не поленился, съездил к ней. И сумма, которую он забрал у мертвого Тюнена и которую назвал мне, совпадает с нашими расчетами. Помнишь, майор Каназов сообщил, сколько Тюнен снял со своего счета в сберкассе? Я вычел из это суммы стоимость билетов в оба конца, добавил возможную сумму денег, какую, по словам Александра Тюнена, отец мог хранить дома. А хранил он обычно пустяковую сумму. В общем, получается, что в Старорецк Тюнен прибыл, имея мелочь. Локоток назвал то, что вытащил из паспорта. Расхождение мизерное. Значит, и здесь Локоток не врал. Еще он сказал на допросе, что в правом кармане пиджака Тюнена были хлебные крошки… Думаю, Тюнена никто не убивал. Умер он своей смертью от диабетической комы. Тюнен страдал тяжелой формой, инсулинозависимый. Одна кома была, Иегупов вызывал "скорую". Обычно диабетики носят с собой кусочек хлеба на случай приступа. Локоток обнаружил в кармане Тюнена старые крошки. А бутерброд с диабетическим хлебом, как сказал Иегупов, Тюнен в предотъездной суете, во время трогательного прощания с приятелем а даст ли нам Бог увидеться еще? – короче, этот бутерброд Тюнен забыл взять. Когда он почувствовал на тропе, что ему плохо, сел под деревом у куста и достал флакончик с лекарством. Но сорвать пробку-"винт" так и не успел. Все тридцать капсул на месте… А Локоток просто подонок и мародер.

– Вы изложили это следователю? – спросил Михальченко.

– Пока нет. Успею. Пусть поработают. Мало ли что обнаружится в ходе следствия.

– Что мы скажем сыну Тюнена?

– А что мы можем сказать? Захочет – пусть ждет окончания официального расследования… Он ведь еще не знает, какое наследство ему привалило. В чемодане Тюнена под газетой обнаружили конверт. Помнишь, от которого была отрезана полоска для закладки в Библию? Так вот в этом конверте письмо от Анерта, где он извещает Тюнена, что тот владелец дома и счета в одном из банков Мюнхена.

– Но Тюнен не захотел этого наследства.

– Это не значит, что и сын откажется.

– Они были на опознании трупа?

– Иегупов и сын Тюнена?

– Да.

– Ну и дела, – после некоторой паузы произнес Михальченко, поднимаясь. – Пойду скажу Стасику, чтоб залил полный бак, машина может понадобиться семье Остапчука, на рынки смотаться, чего привезти для поминок; ту же водку, минералку не таскать же вдове в сумках. – Он вышел.

37

Ни время не ускорило свой бег, ни количество часов в сутках не сократилось, однако последние недели такое ощущение давило Левина. Он корил себя, что до сих пор не возвратил книгу профессору Нироду. И только сегодня пришло какое-то предчувствие просвета. И он дал себе клятву, что в конце недели обязательно отправится к Нироду…

– Ты что по вечерам делаешь? – спросил Левин у Михальченко.

– Телевизор смотрю, газетки листаю, иногда в кино ходим, – удивился тот вопросу. – А что?