Смерть особого назначения
Шрифт:
Звезда клонилась к горизонту, на Саванге наступал вечер. Капитан не удивился и этому, хотя помнил, что в засаду попал в первой половине суток, чуть ли не на рассвете. Нет проблем. На планете бредовых видений и сказок – короткий день. Нет проблем.
– Обещай, что дойдешь, – вдруг сказал Жак Монтегю.
Руди приподнялся на локте, настороженно огляделся по сторонам. Рядом никого не было.
– Обещай, что дойдешь! – упрямо повторил спецназовец «Каракурта».
И тогда Вебер вспомнил главное. «Вулканы»! Батарея орудий, которые они с Жаком и Тони должны были уничтожить любой ценой.
Руди посмотрел назад, на скалы. В них не нашлось ни одного крупного отверстия, сквозь которое можно было бы выбраться из пещеры. А он выбрался. Выжил потому, что обязан...
– Уничтожить «Вулканы»! – прошептал Вебер, поднимая руки к глазам.
Он посмотрел на свои пальцы – обычные человеческие пальцы, изодранные в кровь, с поломанными ногтями.
Три часа, которые были необходимы на восстановление утраченной энергии, дрогл провел в уединении. На таком маленьком корабле, как «Москит», оказалось непросто найти свободное помещение. В результате Кирилл Соболевский предложил Уарну крохотный медицинский отсек, забитый реанимационным оборудованием.
Там необычный гость экипажа и провел три часа, почти не двигаясь, не издавая никаких звуков. Уарн сидел на полу, не шевелясь, странно изогнув и поджав под себя лапки. Глаза дрогла были закрыты, даже уши перестали «порхать». Собственно, только по ним и можно было определить, что Уарн не окаменел, – все же лопухи иногда покачивались, плавно и неспешно, будто водоросли в каком-нибудь водоеме с медленным течением.
На протяжении всего этого времени люди не беспокоили маленького союзника. После визита в корону Гакрукса они восстановились быстрее, нежели дрогл, но никто из них не умел видеть сквозь металлические стены, не мог предсказывать события, которые еще не произошли. В общем, хотя всем хотелось поскорее ринуться на поиски радиоэлектронной «глушилки» фринов, разведчики проявили выдержку, понимая: Уарн способен сделать то, что не умеют они. В течение трех часов экипаж «Москита» оставался на боевых местах, визуально наблюдая за окружающими секторами пространства. Радиоэлектронные системы так и не заработали.
Сидели молча, обмениваясь короткими фразами, когда было необходимо. Болтливостью отличался только Евгений Кочеванов. Штурман несколько раз начинал дурачиться, предложил Зорину выйти попастись на звездный лужок, а потом театрально обижался, что Зорька отказывается говорить «Му-у!». У Вениамина Цветкова Евгений поинтересовался: не опали ли лепестки от нервных потрясений? Единственным, кому почти не досталось от Кочеванова, оказался Камил Берецкий. Наверное, потому, что резерв-пилот переместился в ходовую рубку, к командиру, и занял кресло второго навигатора.
Майор Соболевский не одергивал Кочеванова, отлично понимая: тот нервничает не меньше других, просто характер такой, шебутной. Самое худшее, что можно было придумать в томительные минуты для экипажа – это бездействие. Люди знали: рейд может закончиться печально и для любого из них, и для всего корабля, мысленно подготовились к этому,
Это могло свести с ума любого. Соболевского одолевало желание вывести двигатели на полную мощность, вырваться из укрытия, помчаться над метеоритным потоком...
Однако командир разведывательного корабля сдерживался, хотя пальцы чуть не сводило судорогой – тянуло закончить бессмысленную болтанку. Но «Москит» по-прежнему двигался в метеоритном потоке, в слоях пыли, с той же скоростью, что и каменный мусор – так было больше шансов остаться незаметными для патрулей врага.
А штурману Кирилл позволял трепаться. Уж лучше так – пусть все злятся на Женьку, на его глупые шутки, на несдержанность. Это отвлекает, заводит, переключает мозги на что-то реальное. Иначе секунда за секундой, минута за минутой парни будут заняты только одним. Одной мыслью. Сколько еще ждать?
Наконец три часа истекли. Соболевский с видимым облегчением поднялся с кресла, повернулся к Берецкому, указывая на пульт. Мол, остаешься за старшего. Сам двинулся в каюту, где медитировал Уарн, от которого теперь зависело невероятно много.
Гномик ждал возле дверей, нетерпеливо пританцовывая, переминаясь с ноги на ногу. Видимо, он сумел получить от вселенной то, что хотел, и теперь торопился начать поиски.
– Ну? – спросил майор, открыв дверь и увидев союзника за порогом. – Как ты, Уарн? Можем начинать?
– Пойдем скорее! – Дрогл маленькой ладошкой ухватил человека за палец.
Что-то сжалось в сердце Соболевского, оно застучало быстро, с нежностью и тревогой. Майор вдруг припомнил: сотни или тысячи раз он видел такое же на родной планете. Такое же, да не совсем: малыш, которому от роду несколько лет, топал, крепко ухватившись за палец мамы или папы. Это выглядело немного смешно, но трогательно. Детская ладошка настолько маленькая, что крохотный человечек не может идти со взрослым, держась за руку. Потому малыш берет отца или мать за палец, чаще всего – за указательный. И вот так, обретя твердую опору, смело шагает вперед.
Майора Соболевского за палец держал не ребенок – взрослый дрогл, пусть и маленького роста. Но Уарн так ухватился за Кирилла, что тот невольно вспомнил о Катрин и о малыше, который еще не родился. «Он уже есть» – так сказал союзник. Дроглы по-другому чувствуют жизнь.
Ребенок уже есть! Новый человек пока еще в теле матери, но ментат видит его и воспринимает как самостоятельное существо, уже сделавшее первые шаги на длинной тернистой дороге жизни. Получится ли у Кирилла однажды подать палец, чтобы сын доверчиво ухватился за него? Чтобы пошел вперед, чувствуя – рядом отец. Опора. Все хорошо, можно идти спокойно, ничего не бояться...
От раздумий отвлек Камил Берецкий. Лейтенант поднялся с кресла второго навигатора, посмотрел на командира «Москита».
– Я к кормовым орудиям, на дублирующий мостик? – тихо спросил он. – Тут пока без меня...
Берецкий намекал на то, что в ходовой рубке останутся Соболевский и Уарн, который, как и раньше, займет место второго пилота.
– Давай, Камил! – Майор несильно хлопнул товарища по плечу, отправляя на боевой пост. – Удачи тебе!
– Удачи нам всем! – донесся из динамиков голос Женьки Кочеванова.