Смерть отца
Шрифт:
Иоанна поднимается в мастерскую графа, зажав нос.
– Открыто.
Иоанне кажется, что дверь раскрылась силой ее сердцебиения.
– А, девочка! – радуется граф. – Хорошо сделала, что пришла меня проведать. – И проводит небрежной рукой по голове Иоанны. По выражению его лица видно, что он не совсем рад этой встрече.
– Садись здесь, девочка, – указывает он на стул у стола. – Хочешь посмотреть на дело моих рук, Иоанна?
Она кивает головой.
– Сиди, Иоанна, – нетерпеливо говорит граф.
Иоанна готова расплакаться. Она так ждала эту встречу! Вчера, по дороге в клуб и обратно, домой, бегала от одной телефонной будки к другой, чтобы позвонить графу
На столе графа – огромная гипсовая форма. Памятник Иоанну Вольфгангу Гете в уменьшенном формате стоит между гипсовыми и деревянными скамьями. Граф лепит лицо тайного советника, и в лице графа ощутимо напряжение. Длинные его пальцы постукивают, время от времени по столу. И тогда сжимаются его губы и две глубокие морщины прорезаются по сторонам рта. Он отступает на два шага и рассматривает дело своих рук, и снова щупают его пальцы гипсовый лик. Одежды его и обувь – в пятнах гипса. За его спиной, заброшенный у окна, гигантский идол бога Триглава с тремя головами покрыт толстой тканью. Утренний жар стоит в мастерской. Красные крыши старого Берлина заглядывают через окно. Воробьи шумят на черепицах крыш. Иоанна грустно сидит у стола. Она для него в это утро не более, чем воздух за окном. С момента, как она села на стул, он не одарил ее ни одной улыбкой. Обида ее велика, и Иоанна откашливается, ибо першит в горле.
– А-а, Иоанна, – вскидывает граф голову в ее сторону, – каково твое мнение, девочка: то, что я сейчас делаю, это красиво?
– Нет!
Граф отступает в удивлении и откладывает мастерок. Перед ним увеличенное фото тайного советника, и он высекает его лицо. В неком смущении он спрашивает:
– Нет никакого сходства со снимком, Иоанна?
– Есть. Но и снимок не так уж красив.
– Но что поделаешь, Иоанна, таково лицо Гете.
– Нет!
– Иоанна, – граф удивлен упрямством девочки, – почему ты все время говоришь – «нет». В школе вам не показывали портреты Гете?
– Конечно же, показывали. И в нашем доме сейчас висит его большой портрет, как этот, – указывает она сердито на снимок. – И все так его изображают, но я представляю совсем иным. Он не был таким…
– Каким «таким», Иоанна?
– Таким строгим, серьезным, как прокурор в суде.
– Тебе знаком прокурор в суде, Иоанна?
– Нет. Но я его представляю себе.
– А каким ты представляешь себе Гете?
– Он был добрым человеком, и стихи его были добрыми. Много улыбался, и глаза у него не были такими острыми и гневными, а – мягкими, ласкающими.
– Но, Иоанна, почему ты представляешь его именно так?
– По его стихам. Я читаю много его стихов, и мне нравится настрой и выбор его слов, и потому я считаю, что лицо его было добрым и любящим.
– Любящим?
– Уверена! Как и в стихах его о любви. Она в его стихах так прекрасна.
– Ты знаешь, что такое любовь, Иоанна? – со смешком спрашивает граф.
– Нет, – Иоанна старается не показать, что смущена, – но я себе ее представляю.
Граф подходит к Иоанне, кладет руку ей на голову, и старается придать своему склоненному над ней лицу доброту и мягкость, которую девочка видит в лице Гете. Палец поглаживает ее маленькое бледное лицо, словно пытаясь его вылепить. Она опускает глаза,
Граф целует девочку в губы. Они сухи и шершавы, замкнуты, только веки подрагивают.
– Ты не уклоняешься и не удивляешься тому, что я с тобой делаю, Иоанна?
Иоанна не может выдавить звук из горла, и глаза ее закрыты.
– За все красивые слова, что ты мне сказала, я тебя поцеловал, – говорит граф, и пальцы его сжимают ее плечи. И там, где пальцы его ощутимы, проходит дрожь по всему ее телу, а от него – к нему. – Ты дала мне хороший совет, Иоанна. Лицо тайного советника я сделаю более добрым и мягким.
Оттокар приносит стул и садится рядом с девочкой, берет ее маленькие руки, вспотевшие, напряженные, кладет их к себе на колени, и его ладони покрывают ее руки. В безмолвии ощущается напряжение, бесформенная глыба у окна скрыта под тканью. Большая белая гипсовая форма лежит на столе. Гипсовые скамеечки пусты. Гипсовые деревья нагоняют холод своей белизной. У миниатюрного памятника из гипса – перевернутый портрет Гете. Это Иоанна перевернула его, чтобы выразить свое возмущение хмурым сердитым лицом уважаемого тайного советника. С улицы доносятся какие-то шорохи, плач ребенка, постукивание по камням тележных колес и далекое лошадиное ржание. От всех этих звуков Иоанна чувствует какое-то облегчение, но снова возвращается напряженное молчание между ней и графом, держащим ее руки и вглядывающимся в нее. Она снова старается опустить глаза, но граф поднимает ее руки к носу и принюхивается, приближает свое лицо к ее лицу и снова принюхивается, как нюхают флакон духов. Страшное подозрение возникает в ее душе и бросает в дрожь все ее тело: не принюхивается ли граф-скульптор к ее волосам и шее, потому что подозревает, что неприятный запах в доме идет от нее?
– Граф, – освобождает Иоанна свои руки из его рук, – этот ужасный запах идет со двора. Весь дом полон им.
– Аромат твоего тела, Иоанна, приятен, как запах свежего молока.
Стук в дверь. Нанте Дудль стоит в дверях с бутылкой пива, угостить своего друга, графа. Нанте весьма доволен, что ткань прикрыла древнего трехглавого бога. Наконец принесли плоды его долгие увещания.
– Иисус Христос, – слетает с его уст удивление, – черная девочка снова здесь! Граф Кокс каждый день спрашивает о тебе. Книжечку его ты принесла?
Иоанна краснеет: маленькая потрепанная книжка лежит у нее в ранце.
– Да, да… Но…
– И расшифровку тайны старого еврейского двора ты тоже принесла?
– Но в книге написаны сокровища…
– Значит, граф Кокс прав, и это вовсе не сумасшествие?
– Но это вовсе не потерянные сокровища, – гасит Иоанна восторг Нанте.
– Там что, не написано о кладе серебра и золота. Иисусе, девочка. Граф Кокс ужасно рассердится.
– Книжку надо вернуть на то место, откуда ее откопали и снова закопать в землю, – говорит Иоанна с трепетом. – Большой будет грех, если они этого не сделают.