Смерть пчеловода
Шрифт:
1. Эротика
2. Музыка
3. Лирика
4. Драматургия
5. Пиротехника
6. Философия
7. Серфинг
8. Романистика
9. Роспись на стекле
10. Теннис
11. Акварель
12. Живопись маслом
13. Риторика
14. Кулинария
15. Архитектура
16. Сквош
17. Тяжелая
18. Политика
19. Воздушная гимнастика
20. Парашютный спорт
21. Альпинизм
22. Ваяние
23. Фигурное катание на велосипеде
24. Жонглирование
25. Афористика
26. Строительство фонтанов
27. Фехтование
28. Артиллерийское искусство
Одно я никак не могу вставить в перечень — искусство выдерживать боль. А все потому, что никто до сих пор не умел превратить это в искусство. Значит, мы имеем дело с искусством уникальным, степень сложности которого столь высока, что исполнителей просто не существует.
(Голубой блокнот, IV:1)
Мир, где царствует правда
На третьей планете в тринадцатой системе Альдебарана существует цивилизация, которая занимается реальностью напрямую, без каких бы то ни было символических связующих звеньев.
Идея, что, к примеру, фигура на бумаге могла бы представлять нечто иное, нежели самое себя, совершенно чужда необычайно энергичным и сильным тысяченожкам, достигшим на этой планете наиболее высокой ступени цивилизации.
Им здорово повезло, что они сильные. Поскольку единственный известный им символ вещи — это она сама, им много чего приходится таскать с собой. Выражение «сильная аргументация» имеет на этой планете самый прямой смысл.
Если, например, хочешь сказать «нагретый солнцем камень», то сделать это можно только одним способом: вложить нагретый солнцем камень в ладонь, вернее, в лапу собеседника.
Если хочешь сказать «огромный камень на вершине горы», это опять-таки можно сообщить, только затащив огромный камень на вершину горы.
В таких обстоятельствах Создание лирического стихотворения становится пробой сил, каковая предстает во всей своей героической ясности на протяжении многих грядущих поколений.
Сонеты, созданные этой цивилизацией, в большинстве выглядят как этакий Стоунхендж — гигантские торжественные строки из камней, стародавние герои, пыхтя, и сопя, и напрягаясь изо всех сил, расставили их по местам согласно древней схеме.
Ложь в этой цивилизации, конечно же, совершенно невозможна. Сказать кому-нибудь «я тебя люблю» можно лишь одним способом — занявшись любовью. И чтобы сказать «я тебя не люблю», тоже существует один-единственный способ — избегать заниматься любовью. Если это возможно.
В мире, где символ постоянно совпадает с вещью, с предметом и где его никак нельзя заменить забавными скромными звуками или диковинной последовательностью мелких значков на бумаге, которые, строго говоря, имеют ровно такое же отношение к другим вещам, как наши ненадежные и случайные социальные условности, — в таком мире правда конечно же совпадает с осмысленностью, а ложь с бессмысленностью.
Понятно, единственная замена лжи в таком мире — туманная речь, настолько близкая к бессмыслице, что понять ее невозможно.
Обычная светская беседа на этой планете выглядит так: обитатели извлекают из кожаных мешков всякие крохотные предметы: стеклянные шарики, мелкие разноцветные камешки, красиво отполированные деревянные колышки — и оживленно ими обмениваются.
Правда достается дорогой ценой.
Ни одна из по-настоящему высокоразвитых цивилизаций в ареале древних центральногалактических солнц не живет так обособленно, как эта.
Астрономия там, конечно, немыслима. О галактиках не говорят, если назвать их можно не иначе, как таская с собой. Понятие «планета» опять-таки совершенно немыслимо.
Эта существа живут на красноватой равнине, окаймленной высокими горами.
Для равнины, которая теоретически есть то же, что и «мир», у них, разумеется, никаких понятий не существует.
(Голубой блокнот, IV:4)
* * *
Когда четырнадцать дней назад боли прекратились, я возвратился в этакий первозданный рай. Но предпосылкой тому была боль. Как некая форма правды.
А значит, антитеза дяди Сунину «что так, что этак — полное дерьмо».
Теперь можно вновь построить какой-никакой мир.
(Голубой блокнот, IV:8)
* * *
Все было хорошо. Во вторник заявились родственники — детей с ними оказалось больше, чем я опасался, — и заполонили весь дом спальными мешками, и одеялами, и припасами, на полу яблоку негде было упасть.
Меня они сочли бледноватым, а в доме, как объявили женщины, не грех бы и прибрать, вон сколько накопилось кофейных чашек с этим ужасным осадком на дне. Но в целом все было хорошо.