Смерть под кактусом.
Шрифт:
— Ну да! Вспомнила? — обрадовался Юрка. — Он же женился...
Но радовался одноклассник рано.
— И что? А жена тут при чем? Ты-то откуда ее знаешь?
— Как откуда? — оторопел он. — Оттуда... от Родьки... Я же с ним общаюсь... Он и познакомил. Славная девчонка... — Вскинув на одноклассника тяжелый взгляд, я решила поиграть в голодного удава. Одноклассник начал заикаться. — А прошлый раз... она сказала... у них выставка новая открывается... Приглашала...
— Тебя?
— Меня... с друзьями... — Теперь Юрка отвечал очень осторожно, явно боясь ляпнуть что-нибудь
— Ах с друзьями! — насмешливо воскликнула я. Его лицо вытянулось, и взгляд помрачнел. — Тогда чего же мы стоим? Пошли!
И я потопала вверх по лестнице. Облегченно выдохнув, Юрка кинулся за мной. Ритмично цокая каблучками по ступенькам, я шла и от души наслаждалась жизнью. Пожалуй, Мегрэнь права: есть же на свете бабы-дуры...
Познакомившись с хозяйкой художественной галереи, я поняла, что Юрка был прав: Алевтина и в самом деле оказалась славной. Конечно, она была не девчонкой, а весьма симпатичной молодой женщиной. Увидев нас, она обрадовалась:
— Вот молодцы, что заглянули! А что же на открытие не пришли? Мы с Сергеичем вас ждали!
— Извини, Алевтина, — забасил Юрка. — Но ты же знаешь нашу работу! Я вообще в области был...
Алевтина махнула рукой:
— Ладно, тебя ведь не прижмешь, все равно отвертишься!
Она повела нас по залам, показывая картины.
— Вот, Юра, — Алевтина остановилась возле натюрморта с подснежниками и, смеясь, указала на него рукой, — жениться надумаешь — мы тебе с Сергеичем это полотно на свадьбу подарим...
Склонив голову набок, Лапкин оценивающе разглядывал обещанную картину. Я тоже пригляделась повнимательнее.
— Хорошая картина, — кивнул Юрка. — Придется жениться.
Алевтина снова засмеялась и повела нас дальше.
Часть последнего зала была отведена под работы
Алевтининой тети. Пожалуй, этот уголок понравился мне в галерее больше всего.
— Особенно вот это великолепно! — Я ткнула в направлении большого панно под названием «Царевна-лебедь». — Первый раз подобное вижу...
Алевтина согласно закивала:
— Совершенно верно... Это самый ценный экспонат!
Закончив осмотр, мы пошли в ее кабинет. Алевтина усадила нас на широкий кожаный диван и позвала:
— Верочка! Принеси нам, пожалуйста, кофе!
Через пару минут появилась длинноногая красавица с подносом в руках. Она поставила чашки на стол, улыбнулась и ушла.
Кофе, заваренный заботливой рукой секретарши, оказался отменным, Алевтина оказалась интереснейшей собеседницей, время пролетело незаметно. Прощаясь, Алевтина строго наказала:
— Заходите чаще!
Мы с Юркой клятвенно пообещали.
Когда мы вышли из галереи, на улице вовсю светили фонари. Гулкий поток машин с зажженными фарами до краев заполнял дорогу, превращая серый потрескавшийся асфальт в кипящую огненную реку. Над головами мерцал и переливался рекламный неоновый туман, раскрашивая снующих по тротуарам бесчисленных прохожих разноцветными бликами.
Я взяла Юрку под руку, и мы не спеша двинулись вдоль дороги к бульвару. Перейдя бульвар, вышли к мосту.
— Красивая картина... — вдруг нарушил молчание одноклассник. —
Я сочувственно кивнула и пожала плечами:
— Женись. Кто тебе мешает?
Он стиснул зубы, но дольше минуты не продержался.
— Ты знаешь — кто.
Я хотела пожать плечами, но вспомнила, что это уже делала. Пока размышляла, что сказать, Юрка вылез без очереди:
— Свет... Тебе не надоело еще, а?
— Что не надоело? — вырвалось у меня, и я сообразила, что дала маху, вцепившись, как собака в брошенную кость.
— Изводить меня! Кровь мою пить! Что ты, как тот добрый хозяин — хвост по кусочкам отрезаешь? — Неожиданно Юрка остановился, развернулся и крепко схватил меня за руки. — Или пошли меня к чертовой матери, или!.. — заорал он, меняясь в лице.
До столь откровенных признаний дело у нас еще не доходило, и я малость струсила.
— Больно! — пискнула я, пытаясь вырваться.
Юрка разжал пальцы, и я едва не грохнулась назад.
Одноклассник вновь проявил героизм и поймал меня в охапку. Поскольку отпускать меня он явно не собирался, я поняла, что настало время объясниться.
— Видишь ли, Лапкин... — начала я и посмотрела прямо в его сверкающие от возбуждения глаза, — честно хочу тебя предупредить... — Юрка замер и превратился в слух, — что голубоглазые блондины, как представители мужской половины человечества, для меня просто не существуют...
— Отчего же так сурово? — не поверил он и, видимо машинально, стиснул меня еще крепче. Дышать стало гораздо труднее.
— В четвертом классе... после осенних каникул... — Одноклассник разжал руки и стал застенчиво косить в сторону, — ...кто-то принес в школу мышь. И сунул ее мне в портфель! Перед Новым годом в моем дневнике кто-то выставил за четверть одни двойки! — Голос мой крепчал и уже звенел от праведного гнева. — На Восьмое марта мне в пенал налили казеинового клея... А через неделю мешок со сменной обувью подвесили в раздевалке к люстре! В пятом классе, в сентябре, мою физкультурную форму связали узлами, намочили и развесили на шведской стенке! Продолжать? — поинтересовалась я, поскольку почувствовала, что на озвучение всех подвигов бывшего одноклассника меня просто не хватит, охрипну. — Не подскажешь ли, кто же все это делал? — Юрка почуял в моем голосе сарказм и подсказывать не решился. — Так что когда ты прислал мне свою первую записку, я готова была тебя скорее придушить, чем пойти с тобой в кино! С четвертого класса любой встречный блондин вызывает у меня приступ нервного кашля! И кому это не знать, как не тебе!
Я замолчала, с любопытством наблюдая, как обвиняемый тщетно старается изобразить искреннее раскаяние. Но дергающиеся в скорбной гримасе губы говорили о том, что напоминание о былых подвигах вызывает у одноклассника скорее приятные воспоминания. Сумев кое-как справиться с физиономией, Юрка немного отстранился и покачал головой:
— Все это полная ерунда... Я люблю тебя с третьего класса. Просто ты не обращала на меня решительно никакого внимания...
— С третьего? — не поверила я и растерялась. — Ну надо же... Я и не догадывалась!