Смерть сердца
Шрифт:
Тем вечером братья Маркс в кинотеатре «Эмпайр» оставили Порцию равнодушной. Экран отбрасывал дрожащий свет на ее напряженный профиль: казалось, будто она глядит на все с ужасом. Анна несколько раз поворачивалась к Томасу, чтобы пожаловаться: «Ей совсем не смешно!» Время от времени Томас и сам невольно прыскал со смеху, но тут он снова помрачнел и ответил:
– Ну, все-таки есть в них что-то вульгарное.
Анна перегнулась через него:
– Но тебе же понравился Сэнди Макферсон [6] , да, Порция?.. Томас, пни ее, спроси, понравился ли ей Сэнди Макферсон?
6
Родерик
Органист, играя по-прежнему громко и уверенно, спускался теперь сквозь залитую солнцем мимозу куда-то в бездонную яму, откуда звуки Parlez-Moi d’Amour [7] продолжали еле слышно нестись до тех пор, пока их не прихлопнули крышкой. Порция не имела никакого права говорить, что люди теперь не такие храбрые… Фильм закончился, трое Квейнов похватали свои вещи и гуськом, тихонько вышли из зала – не попасть на новости стоило того, чтобы не попасть в давку.
7
Parlez-Moi d’Amour («Поговори со мной о любви», фр.) – песня Жана Ленуара, написанная в 1930 г. и сразу ставшая очень популярной во Франции, Британии и Америке.
Анна и Порция, невеселые по разным причинам, ждали в фойе, пока Томас искал такси. В резком, отражавшемся в зеркалах свете они были похожи на двух конторщиц, у которых впереди очередной рабочий день. Тут какой-то мужчина пристально поглядел на Анну, отвернулся, снова взглянул, поколебался, приподнял шляпу и вернулся назад, протягивая ей руку для разлапистого, взволнованного, радостного пожатия.
– Мисс Феллоуз!
– Невероятно! Майор Брутт!
– Подумать только, встретить вас вот так, случайно. Невероятно!
– Особенно если учесть, что я даже не мисс Феллоуз, то есть больше нет – теперь я миссис Квейн.
– Я прошу меня простить…
– Ну откуда же вам было знать? Я очень рада вас снова видеть.
– Лет девять с лишним прошло. А какой превосходный мы тогда провели вечер – вы с Пидженом и я…
Он осекся, неуверенно взглянул на нее.
Порция так и стояла рядом.
– Знакомьтесь, моя золовка, – быстро сказала Анна. – Майор Брутт – мисс Квейн.
И, поколебавшись, спросила:
– Надеюсь, вам понравились братья Маркс?
– Сказать по правде, я это место еще с давних времен помню… Об этих ребятах я и не слышал ничего, просто думаю: дай загляну. Не скажу, что…
– А, стало быть, вам они тоже кажутся вульгарными?
– Скажу так: это все, конечно, очень современно, но смешными я бы их не назвал.
– Да, – заметила Анна, – они современные – сейчас.
Взгляд майора Брутта проследовал от болтающего, улыбающегося рта Анны, мимо приколотой к ее воротнику камелии, к шляпке Порции с заломленными наверх полями – на ней он и остановился.
– Надеюсь, – сказал он, обращаясь к Порции, – вам все пришлось по вкусу.
Анна ответила:
– Нет, похоже, не очень… О, смотрите-ка, муж нашел нам такси. Едемте с нами, выпьем чего-нибудь… Томас, это майор Брутт.
Пока
– Друг Пиджена, мы с ним как-то раз ужинали.
– Мы? Но я не… Когда?
– Не мы с тобой, глупенький. А мы с Пидженом. Сто лет назад. Но выпить нам всем не помешает.
– Это само собой, – ответил Томас.
С совершенно непроницаемым лицом, придерживая Анну за локоть, он провел ее сквозь толпу у входа – во сколько ни выходи, давки не избежать. Заразившись от майора Брутта, Томас сидел в такси вытянувшись в струнку и твердо, по-военному глядел в окно.
Сам майор Брутт, сидевший с ним рядом, робко поглядывал на лица дам, бутонами торчавшие в полумраке из меховых воротников. Раз-другой он заметил: «Ну и ну, вот так совпадение». Порция сидела боком, чтобы не задевать коленями Томаса.
До чего же это все мило, эта случайная встреча в шикарном заведении – за такими вот светскими расшаркиваниями они с Ирэн, бывало, наблюдали, когда подглядывали в окна «Палас Отеля». Такси подползало к Виндзор-террас, и Порция, просияв, воскликнула:
– Спасибо, что взяли меня с собой!
Томас ответил только:
– Жаль, что тебе не понравилось.
– О, но мне понравилось все остальное.
Майор Брутт сказал как припечатал:
– Эти четверо – просто стыд и срам… Мы здесь выходим? Отлично.
– Да, мы выходим здесь, – ответила Анна, со вздохом вылезая из такси.
Мороз не оставил и следа от вечернего тумана: пилястры их дома, подсвеченного снизу лампами, тонули в черной глади ночного воздуха. Порция зябко поежилась, поддернула воротник; тротуар позвякивал от бравой поступи майора Брутта – тот отряхивал пальто, приговаривая:
– Собачий холод!
– Завтра можем пойти кататься с горки, – сказал Томас. – Будет весело.
Он уставился на пригоршню монет, которую вытащил из кармана, заплатил таксисту, нащупал ключи. И тут, будто услышав эхо или чей-то насмешливый окрик, он резко вскинул голову и оглянулся на дом – пустой, неживой, в форме буквы Е, с застывшими на черной тени прочерками колонн; плоский фасад – и все.
– У нас тут замечательно тихо, – сообщил он майору Брутту, – почти как за городом.
– Ради бога, пусти нас скорее домой! – воскликнула Анна, и майор Брутт участливо на нее посмотрел.
В кабинете было восхитительно светло и жарко – но дома сразу стало ясно, что они зря это затеяли. Майор Брутт незаметно озирался по сторонам, словно хотел сказать: «Как у вас тут мило», но не был уверен, что для этого достаточно хорошо с ними знаком. Анна нервно щелкала выключателем лампы, пока Томас, осведомившись: «Шотландский виски, ирландский или бренди?», наполнял стоявшие на подносе стаканы. Анна не могла говорить – вспоминала ушедшие годы: Роберт Пиджен виделся ей огромной мухой, застывшей в янтаре памяти этого достойного человека. Ее собственная память казалась сплошными швами и кляксами. Оно уже побаивалась собственного голоса, которым сможет всего-навсего сказать: «Вы ничего о нем не слышали? Вы с ним не виделись?» Или вот еще: «Где он теперь, вы не знаете?» Колдовство того давно минувшего вечера – когда они с Робертом, наверное, были идеальной парой – заставило ее привести домой этого человека, этого прирожденного третьего лишнего. Томас же полностью от всего устранился, и Анне стало казаться, что она совершила ужасную оплошность. Пауза затянулась, было невыносимо смотреть, как неуверенно майор Брутт глядит в свой виски, явно задаваясь вопросом, надо ли ему вообще это пить? Надо ли вообще оставаться?