Смерть швейцара
Шрифт:
Пассажиры молчали, обдумывая случившееся и пытаясь увязать недавнее происшествие с известными уже фактами. Петрик гнал машину по шоссе, будто желая оставить между своим автомобилем и «Жигулями» как можно больше покрытого асфальтом пространства.
— Как вы думаете, они поняли, кому принадлежит машина? — поинтересовалась вдруг Ольга, просовывая руку в глубокий карман пальто Аристарха, чтобы погреть заледеневшие пальцы. — Не хотелось бы, чтобы у Александра Тимофеевича из- за нас были неприятности.
— Ничего они не поняли, — довольным голосом заверил Петрик. — Уж я-то своему шефу засветиться не дам, будьте уверены. Я, на всякий пожарный, номер грязью замазал.
— Но машина-то,
— Да штук двадцать наберется, — сказал Петрик, прикуривая вонючую палочку «Пегаса». — Чай, не деревня здесь все-таки, а город. И между прочим, областной.
— А скажите мне вот что, Петрик, — спросил Аристарх, — если бы те люди, что гнались за нами, не отстали, как бы вы поступили?
Вопрос, что называется, был задан непростой, и Собилло отлично это осознавал.
— Я, Аристарх Викентьевич, человек маленький. А потому всегда поступаю в соответствии с данными мне инструкциями. На этот раз я получил инструкции вас охранять
— Это понятно, — согласился Собилло. — Александр Тимофеевич — милейший человек, и не забывает о своих гостях. Меня интересует, как вы собирались это делать?
Петрик выдержал паузу, что-то высматривая впереди на повороте. Потом, будто бы без всякой связи с предыдущим разговором, ткнул пальцем в сторону обочины и спросил:
— Видите дерево со скворечником? То самое, что у поворота? Уродливое такое, рогулькой?
— Ну, вижу, — ответил Аристарх, не понимая, к чему клонит шофер.
— Тогда смотрите. Внимательно смотрите. — Аристарх обнаружил в голосе Петрика вызов. — Смотрите?
— Ну, смотрю, — ответил Аристарх.
Дерево было в какой-нибудь сотне метров от лимузина. Петрик, продолжая вести машину левой рукой, нажал правой какую-то кнопку на панели под приборной доской. Панель неожиданно отъехала в сторону, открыв доступ в довольно вместительный тайник, где стоял новенький, сверкавший смазкой АКАЭМСУ — модернизированный автомат Калашникова, складной и укороченный. Петрик, по-прежнему действуя одной рукой, опустил стекло машины, взвел механизм оружия, выхватил автомат из тайника и, держа его на весу в одной руке, выпустил короткую очередь в дерево. Укрепленный на ветке скворечник разлетелся на куски, как тыква, по которой с силой врезали тяжелой дубинкой.
Петрик сунул автомат в тайник и задвинул панель.
«Мерседес» проехал мимо уродливого дерева рогулькой.
Ольга, прикорнувшая было на плече у Аристарха, услышав стаккато автоматной очереди, испуганно вскинула голову, и в тревоге устремила на соседа взгляд египетских глаз.
— Что это было?
— Ничего особенного. Наш бравый возница хотел показать нам, как он умеет стрелять.
Если бы кому-нибудь пришла в голову блажь подсчитать, сколько времени спала Ольга за истекшие трое суток, набралось бы немного — каких-нибудь пять часов. А если бы этот кто-то приплюсовал к вынужденной бессоннице напряжение последних дней, то он догадался бы, что она с ног валилась от усталости и мечтала только об одном — поскорее добраться до узкой, «девичьей» кроватки в Усольцеве и уснуть сном праведника, по возможности, без сновидений.
Отказавшись от ужина и рассеянно пожелав «спокойной ночи» Аристарху, Ольга, слегка покачиваясь на каблуках и цепляясь рукой за перила, побрела к себе в номер на второй этаж, чтобы, постояв несколько минут под горячим душем, юркнуть под одеяло и смежить, наконец, покрасневшие и чуть припухшие веки.
Повернув в замке ключ, она открыла дверь и несколько секунд постояла в дверном проеме, отчего-то не решаясь войти в комнату — из освещенного коридора она казалась
Наконец Ольга вошла и включила свет. В следующую же секунду ноги отказались ее держать.
Она привалилась спиной к стене и медленно съехала по ней на пол: в небольшом помещении царил тот же кромешный хаос, что и в комнате Ауэрштадта. Казенные стулья и тумбочка валялись на боку, стол был сдвинут с места. Ольгины белье и одежда, столь тщательно разложенные прежде по полочкам встроенного шкафа, были безжалостно выброшены наружу. На полу около кровати белели сорванные с матраса и подушек простыни и наволочки. Оказавшаяся под столом печатная машинка «Юнис» — любимая игрушка Ольги — также являла собой печальное зрелище. Футляр и крышка с нее были сбиты, и машинка, тускло отблескивая металлическими внутренностями, напоминала скелетик небольшого зверька. Даже обои во многих местах были сорваны.
Все выглядело в точности так, как и в комнате покойного швейцара — с той лишь разницей, что пол и валявшиеся на нем вещи не были покрыты слоем перьев и пуха: в отличие от тюфяка Ауэрштадта выданные Ольге во временное пользование подушки и матрас были изготовлены из поролона. Впрочем, и их тоже весьма основательно покромсали.
Ольга ощутила безмерное утомление. Тайны начали ее тяготить. Ей не было жаль разбросанных вещей, порушенного казенного уюта, планов отоспаться, которым, по-видимому, не суждено осуществиться. Она жалела о том, что вообще влезла в это дело и положила на него ровно столько сил, сколько понадобилось бы ей, чтобы восстановить утраченное душевное равновесие. Ведь именно за этим — и ни за чем другим — она приехала в Усольцево. Но прошло совсем немного времени, и ей захотелось перемен. И вот тогда-то судьба ненавязчиво дала ей понять, что события этой быстротекущей жизни суть тлен и суета сует и заботиться следует, прежде всего, о душевном покое.
Она расплакалась. Сидя на полу в разгромленной комнате, она сотрясалась от рыданий, пытаясь вместе со слезами освободиться от нахлынувшего на нее чувства потери и душевной пустоты. Для того чтобы опять наполнить смыслом свое существование, ей требовалось участие другого человека — доброго, сильного и любящего, способного оградить ее от мерзости жизни, сжать в крепких надежных объятиях. И Ольга такого человека знала.
Поднявшись на ноги, она прошла в ванную комнату — единственное место в номере, оставшееся нетронутым. Там, сбросив на кафельный пол одежду, она встала под душ и с наслаждением отдалась ласке горячих упругих струй. Насухо вытерлась, тщательно почистила зубы и расчесала волосы. Вернувшись в разгромленную комнату, Ольга подняла с пола джинсы и бледно-сиреневую футболку, натянула их на себя. Потом облачилась в туфли из мягкой кожи на низком каблуке, бросила напоследок взгляд на свое отражение в зеркале и, переступив через груду валявшихся вещей, вышла из номера, прикрыв за собой дверь.
Аристарх сидел у себя в номере-люкс, пил кофе и рассеянно посматривал на экран телевизора. Временами его посещали любопытные мысли по «делу Ауэрштадта», но обсудить их было не с кем — Ольга ушла спать, а об администраторе Меняйленко не было ни слуху, ни духу. Тем не менее, он сознательно заставлял работать свой мозг, создавая длинные цепочки умозаключений, а потом, будто играя, рассыпал их на составляющие элементы, чтобы через минуту снова взяться за изобретение очередной головоломки. Без этой своеобразной гимнастики ума Аристарх заскучал бы еще больше — не так, совсем не так, по его мнению, должен был закончиться этот вечер.