Смерть в чужой стране
Шрифт:
— И что вы узнали?
— Ничего существенного, синьор.
Патта сердито посмотрел на него из-за стола:
— Что это значит?
— Я не узнал ничего об убийце.
Патта вскинул руки и громко вздохнул в раздражении:
— В том-то все и дело, Брунетти. Нет никаких причин для его убийства, вот почему вы и не нашли ничего. И не найдете, должен добавить. Потому что причина не там. Его убили из-за денег, и доказательством служит то, что при нем не был найден бумажник.
При нем не нашли также и одного ботинка. Означает ли это, что его убили
Патта открыл верхний ящик и вынул несколько листов бумаги.
— Я считаю, Брунетти, что вы потратили более чем достаточно времени на расследование в Виченце. Мне не нравится, что вы беспокоите ради этого американцев. Преступление совершено здесь, и убийца будет найден здесь. — Последними словами Патта твердо дал понять, что разговор закончен. Потом взял один из листов и посмотрел на него. — Мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем вы находили вашему времени лучшее применение.
— А как я могу это сделать, синьор?
Патта всмотрелся в него, потом снова занялся бумагой.
— Я поручаю вам расследование этого взлома на Большом Канале.
Брунетти был уверен, что ограбление роскошного палаццо представляется Патте преступлением куда более серьезным, чем заурядное убийство, тем более что убитый даже не был офицером.
— А как быть с американцем, синьор?
— Мы будем придерживаться обычной процедуры. Посмотрим, вдруг кто-то из наших нехороших мальчиков заговорит о нем или у кого-то окажется больше денег, чем обычно.
— А если нет?
— Американцы тоже ведут расследование, — сказал Патта, словно закрывая тему.
— Прошу прощения, синьор. Как могут американцы расследовать то, что произошло в Венеции?
Патта сузил глаза:
— У них есть свои возможности, Брунетти. Свои возможности.
В этом-то Брунетти как раз не сомневался, но как эти возможности будут использованы для поимки убийцы?
— Я бы предпочел продолжать это расследование, синьор. Я не верю, что это уличный грабеж.
— Я решил, что это уличный грабеж, комиссар, и мы будем считать это именно уличным грабежом.
— Что это значит, синьор?
Патта попытался изобразить удивление.
— Это значит, комиссар, — и я хочу, чтобы вы обратили на это внимание, — это значит именно то, что я сказал: мы намереваемся считать это убийством, которое произошло при попытке ограбления.
— Официально?
— Официально, — повторил Патта, а потом добавил с ударением: — И неофициально.
Не к чему было спрашивать, что это значит.
Одержав победу, Патта стал снисходительным и сказал:
— Разумеется, интерес и энтузиазм, проявленные вами в этом деле, будут оценены американцами.
Брунетти подумал, что лучше бы они оценили успех, но это мнение не стоило высказывать теперь.
— Знаете, синьор, я все еще не совсем уверен, — начал Брунетти, позволив ноткам сомнения и раздумчивости бороться в своем голосе. — Однако полагаю, это вполне возможно. Я действительно не узнал о нем ничего, что подтверждало бы мои подозрения. — То есть если не учитывать такой мелочи,
— Хорошо, что вы так все воспринимаете, Брунетти. Полагаю, это говорит о реалистичности вашего взгляда. — Патта посмотрел на лежащие на столе бумаги. — Они взяли одного Гварди.
Комиссару, который не мог уследить за мыслями своего шефа, прыгающими с предмета на предмет, оставалось только одно — переспорить:
— Кого взяли?
— Гварди, комиссар, Франческо Гварди. Я думал, вы по крайней мере знаете это имя: это один из наших самых известных венецианских художников.
— Ах, простите, синьор. Я думал, это что-то из немецкого телевидения.
Патта твердо и неодобрительно проговорил «нет», а потом снова опустил глаза на бумаги:
— Все, что у меня есть, это список от синьора Вискарди. Один Гварди, один Моне и один Гоген.
— А он все еще в больнице, этот синьор Вискарди? — спросил Брунетти.
— Да, полагаю. А что?
— Очень уж он уверен насчет картин, которые они взяли, хотя и не видел грабителей.
— Ваша версия?
— У меня нет версии, синьор, — ответил Брунетти. — Может, у него и было всего три картины. — «Но если бы у него действительно только и было, что три картины, это дело не оказалось бы так быстро главным в списке Патты», — подумал он. — Могу я спросить, чем занимается в Милане этот синьор Вискарди?
— Он управляет несколькими фабриками.
— Управляет или владеет и управляет?
Патта даже не пытался скрыть раздражение.
— Он уважаемый человек, и он потратил огромную сумму денег на реставрацию этого палаццо. Этот человек — достояние нашего города, и полагаю, мы обязаны проследить, чтобы, пока синьор Вискарди находится здесь, ему была обеспечена безопасность.
— Ему и его собственности, — добавил Брунетти.
— Да, и его собственности, — повторил Патта его слова, но совсем другим тоном. — Я бы хотел, комиссар, чтобы вы занялись расследованием, и надеюсь, что с синьором Вискарди будут обращаться с надлежащим уважением.
— Разумеется, синьор. — Брунетти встал, собираясь уходить. — Вы знаете, какими именно фабриками он управляет, синьор?
— Кажется, там производят оружие.
— Благодарю вас, синьор.
— И я хочу, чтобы вы больше не беспокоили американцев, Брунетти. Ясно?
— Да, синьор.
Конечно, ясно, но неясно, почему?
— Хорошо, тогда приступайте. Я хочу, чтобы с этим разобрались как можно быстрее.
Брунетти улыбнулся и вышел из кабинета Патты, размышляя о том, за какие нити здесь потянули и кто потянул. Насчет Вискарди выяснить все очень просто: оружие, достаточно денег, чтобы купить и реставрировать палаццо на Большом Канале, — смешанным запахом денег и власти несло от каждой фразы Патты. Что же до американцев, здесь труднее понять, откуда исходят запахи, однако это не делало их менее ощутимыми. Но было ясно, Патте сообщили: смерть американца следует рассматривать как неудачное ограбление, и точка. Но кто грабитель?