Смерть в кредит
Шрифт:
Да у них, кажется, искусственные члены! А она приглашает меня посмотреть! Что будет дальше! Чтоб их вывернуло! Чтобы они там себе все разорвали, суки! Умылись собственной кровью! Захлебнулись собственным скотством!..
Она хорошо знала весь этот сказочный мир, Мирей, моя крошка! Она развлекалась как могла… Внезапно я сказал ей: «Если ты расскажешь об этом в Ранси… я заставлю тебя съесть твои туфли!..» И схватил ее за горло под газовым фонарем… У нее уже был победоносный вид. Я чувствую, она разнесет повсюду, что я веду себя как вампир!.. В Булонском лесу! Меня душит ярость… Подумать только, опять я оказался в дураках! Я отвешиваю ей несколько оплеух… Она хихикает, она меня не боится.
Из леса, из кустов, отовсюду появляются люди, чтобы посмотреть на нас, по двое, по трое, целыми
«Давай, Фердинанд!» — подбадривают они меня. Ужасный шум. Он доносится из леса. «Всыпь как следует этой шлюхе! На нее все равно ничего не действует!» Ободряющие крики вынуждают меня быть грубым.
Мирей удирает, испуская пронзительные вопли. Тогда я догоняю ее, я стараюсь изо всех сил… Я пинаю ее ногами под зад. Звуки получаются тяжелые и глухие. К развратникам присоединяются новые, они толпятся сзади и спереди…
Они заняли все лужайки, их уже тысячи в аллее. И все время из темноты появляются новые… Все платья изорваны… сиськи трясутся… отрываются… маленькие мальчики без штанов… Кувыркаются, прыгают, подскакивают на лету… Некоторые повисают на деревьях… зацепившись задом… Старая карга, англичанка, таращится на меня из своего автомобильчика… Никогда ни у кого я не видел таких счастливых глаз… «Ура! Ура! Славный мальчик! — кричит она мне в радостном порыве. — Ура! Ты проткнешь ей матку! Люди окажутся среди звезд! Ты выпустишь из нее вечность! Да здравствует Христианская наука!»
Я прибавляю шагу. Я обгоняю ее машину. Я отдаю все силы, истекаю потом! В спешке я продолжаю думать о своей работе… Точно, я ее потеряю. Дрожь проходит у меня по коже при мысли об этом: «Мирей! Пощади! Я обожаю тебя! Подождешь ли ты меня, грязная тварь? Поверишь ли мне?»
Когда мы прибываем к Триумфальной арке, толпа начинает бег по кругу. Вся орда преследует Мирей. Везде уже полно мертвецов. Некоторые вырывают у себя органы. Англичанка одной рукой крутит над головой автомобиль! Ура! Ура! Она сбивает им автобус. Три ряда вооруженных солдат преграждают движение. Так нас торжественно встречают. Платье слетает с Мирей. Старая англичанка прыгает на нее, вцепляется в грудь, брызги, все течет, все в красном. Все валятся, барахтаются, задыхаются. Всеобщее беснование.
Пламя из-под Арки поднимается и поднимается, отрывается, рассекает звезды, рассыпается по небу… Везде пахнет копченой ветчиной… Вот и Мирей, она говорит мне на ухо: «Фердинанд, дорогой, я люблю тебя!.. Договорились, у тебя так много идей!»
Падает огненный дождь, все хватают огромные огненные куски… Запихивают себе в ширинки, они трещат, клубятся. Дамы украшают себя огненными букетами… Все засыпают, свалившись друг на друга.
25 000 агентов очистили площадь Конкорд. Там больше никто не валяется. Невыносимое жжение. Дым. Это ад.
* * *
Моя мать и мадам Витрув волнуются, ходят взад-вперед по комнате в ожидании, когда у меня спадет жар. Меня привезла машина «скорой помощи». Я лежал на решетке проспекта Мак-Магон. Меня заметили полицейские на роликах.
Даже когда нет жара, у меня постоянно до такой степени гудит в ушах, что я уже готов ко всему. Это у меня с войны. Безумие преследовало меня все двадцать два года. Оно заигрывало со мной, испробовало пятнадцать тысяч шумов, ужасный гвалт, но я неистовствовал больше, чем оно, я не сдавался и опередил его у финиша. Вот! Я победил его и заставил оставить меня. Но настоящий мой враг — это музыка. Она застряла и гниет в глубине моего котелка… Не прекращая агонизировать… Она глушит меня звуками тромбона, защищается день и ночь. Все шумы природы, звуки ниагарской флейты… Я прогуливаюсь по барабану и горе тромбонов… Целыми днями я играю на треугольнике… Мой горн вселяет в меня отвагу. У меня есть целый вольер, и в нем 3527 маленьких птичек, которые постоянно щебечут… Я — орган Вселенной… Мне уже не принадлежат плоть, рассудок и дыхание… Часто у меня бывает изнуренный вид. Мысли спотыкаются и валятся. Я не могу с ними справиться. Я сочиняю Оперу Потопа. Падает занавес, полуночный поезд подходит к вокзалу… Стеклянная крыша наверху разбивается вдребезги и рушится… Пар вырывается через двадцать четыре клапана… рычаги подскакивают вверх… В открытых настежь вагонах триста пьяных музыкантов сотрясают воздух всеми сорока пятью аккордами…
Уже двадцать два года каждый вечер он хочет увезти меня… ровно в полночь… Но я тоже умею защищаться… при помощи двенадцати целомудренных симфоний для кимвалов, двух соловьиных водопадов… целого стада тюленей, которых жарят на медленном огне… Вот занятие для холостяка… Нечего сказать. Это моя тайная жизнь. О ней никто не знает.
Я все это говорю, чтобы объяснить, что в Булонском лесу у меня случился небольшой приступ. Я часто произвожу много шума, когда разговариваю. Я говорю слишком громко. Мне делают знак говорить потише. Я сбиваюсь… Мне надо делать над собой страшные усилия, чтобы обращать внимание на знакомых. Я бы совсем забыл о них. Я слишком занят. Иногда меня рвет на улице. Тогда все прекращается. Наступает временное успокоение. Но стены снова начинают качаться, а машины пятиться. Я дрожу вместе со всей землей. Я молчу об этом… Жизнь продолжается. Когда я попаду к Господу Богу, я проткну ему ухо, внутреннее, я уже решил. Я хотел бы посмотреть, как это ему понравится. Я — начальник дьявольского вокзала. В день, когда меня там не станет, увидите, поезд сойдет с рельсов. Месье Бизонд, бандажист, для которого я изготавливаю разную «мелочь», заметит, что я стал еще бледнее. Он будет доволен.
Я думаю обо всем в своей кровати, в то время как моя мать и Витрув бродят рядом.
Ворота в ад, находящиеся в ухе, — это маленький ничтожный атом. Если его переместить хотя бы на волосок… если его сдвинуть только на микрон, если посмотреть через него насквозь, тогда — кончено! все! ты приговорен навсегда! Ты готов? Нет? А вы могли бы? Но просто так не издыхают! Нужно представить Даме прекрасный саван, вышитый историями. Последнее мгновение ко многому обязывает. Фильм «Конец концов»! Но посвящены далеко не все! Во что бы то ни стало надо готовиться! Что касается меня, то я скоро буду в состоянии… Я услышу, как мои часы издают последнее тиканье! неясное… потом бац! еще… Что-то затрясется в аорте… все выйдет из равновесия. Закончится. Они вскроют ее, чтобы убедиться… На покатом столе… Они не увидят там ни моей красивой Легенды, ни моего свистка… Смерть заберет все… Да, мадам, скажу я ей, вы настоящая сука!..
* * *
Даже когда я был без сознания, я думаю о Мирей…
Я уверен, что она растреплет абсолютно все.
«Ах! что бы сказали в Жонксьон… Этот Фердинанд стал невыносим! Он едет в Лес, чтобы выпендриться!.. (Хотя, возможно, это сказано слишком грубо.) Он тащит с собой эту Мирей!.. Он развращает всех девушек!.. Мы пожалуемся в мэрию!.. Он запятнал свою должность! Это насильник и бунтарь!..»
Уж такой, какой есть! Когда я представил себе эти бредни, я просто закипел в своей постели, я стал мокрым, как жаба… Я задыхался… извивался… Начал метаться… Разбросал одеяла… Я обнаружил в себе сволочную силу. Все же нас точно преследовали сатиры!.. Я чувствую, как отовсюду пахнет горелым! Огромная тень накрывает меня… Это шляпа Леонса… Шляпа профсоюзного активиста… Поля широкие, как велодром… Она должна потушить огонь… Это Пуатра Леонс! Я уверен в этом! Он всегда следит за мной… Этот парень преследует меня! Он заходит в префектуру чаще, чем надо… После шести часов… Он там усердствует, подстрекает подмастерьев, ратует за аборты… Я ему не нравлюсь… Я порчу ему настроение. Он ждет моего конца. Он сам это признает…
В клинике он работает бухгалтером… Еще он носит лавальер. Он вклинивается в мой сон вслед за своей шляпой… Мне кажется, что жар увеличился… Я сейчас взорвусь… Леонс Пуатра — ловкач, на собраниях он — стена… Когда союз организует очередной шантаж, он способен вопить целых два часа. Никто не заставит его замолчать… Если же его предложение отклоняют, он буквально вне себя от бешенства. Орет громче, чем полковой командир. Телосложением он напоминает шкаф. В бахвальстве и ебле ему нет равных, ибо он вынослив, как вол. Ему чертовски везет. Да. Он секретарь «Синдиката Кирпичей и Крыш» в Ванв ля Револьт. Избранный секретарь. Дружки гордятся Леонсом, он такой бесшабашный, такой крутой. Это сутенер высшего класса.