Смерть в Лиссабоне
Шрифт:
— Я не подлавливаю вас, — сказал я. — Вам тут ничего не будет вменено. Эта женщина недавно умерла. Вспомните, бывала она у вас в вашем офисе в Байше и не были ли вы с ней грубы, принуждая к сексу?
— Не помню, — сказал он. — Ей-богу, не помню. Это было тяжелое время для меня. Я потерял брата и всю его семью. Это было ужасно.
— Ваша секретарша в банке — она все еще работает?
Он пожал плечами с некоторым раздражением.
— В тысяча девятьсот восемьдесят втором году она с вами работала?
— Да. Но послушайте, инспектор, кто эта
— Это вас надо спросить, — ответил я.
Мы оставили Мигела Родригеша в полном смятении. Когда его уводили, он продолжал закидывать нас вопросами. Почему за ним была организована слежка, он знал еще меньше нашего. Вернувшись в Лиссабон, мы прямиком направились в «Банку де Осеану и Роша». В скоростном стеклянном лифте взлетели на верхний этаж. Там было пусто. Большинство сотрудников уже были уволены. Тех же, кто в банке занимал ключевые должности, ежедневно вызывали на допросы члены правительственной следственной группы. Чтобы побеседовать с секретаршей Мигела Родригеша, нам пришлось ждать полчаса. Ей было под пятьдесят, она носила очки и производила впечатление толкового работника. От переживаний последних дней вокруг рта у нее пролегли морщины, что придавало ей вид строгий и недовольный. По-видимому, о компании, в которой она работала, она знала все, что можно было знать. Мое лицо ей было знакомо из газет, и, увидев меня, она поджала губы.
Просмотрев документы, она вспомнила интересовавший нас период. Начало 1982 года было тяжелым. Обретались они тогда во временном помещении на Авенида-да-Либердаде, которое было просторнее офиса в Байше, но ненамного.
— Вы помните пятницу в апреле или в мае, — спросил я, — когда к вам заходила молодая женщина из юридической службы, которой требовалась подпись на документах? Дело было, по-видимому, срочное, и она пришла в обед.
— Обычно с документами я посылала кого-нибудь из наших сотрудниц.
— Она была блондинкой, не старше двадцати одного года.
— Да. Я ее помню, — сказала она. — Она вышла замуж за юриста, доктора Оливейру. Она была его секретаршей. Я вспоминала ее позавчера. Ее фотография мелькала в VIP. Она умерла, знаете?
— Приходила она в офис сеньора Родригеша в апреле-мае тысяча девятьсот восемьдесят второго года?
Глаза секретарши за стеклами в золотой оправе заморгали.
— Да, приходила. Это было за неделю до ее свадьбы. Тогда не нашлось человека, с которым можно было бы послать бумаги, и она сказала, что отнесет сама. А потом она у нас больше не появлялась.
Я показал ей фотографию Терезы Оливейры, и она медленно кивнула.
— Она не так хорошо здесь выглядит, — сказала она.
43
Вторник, 24 ноября 199…
«Банку де Осеану и Роша».
Лиссабон.
Пообедать мы выбрались поздно. Зашли в ресторанчик на Авенида-Алмиранте-Рейш. Я заказал жаренного на гриле кальмара. Карлуш выбрал каракатицу в собственном соку, блюдо, которое моей жене, как она говорила, напоминало измазанный ваксой башмак. Мы выпили белого вина и завершили обед кофе.
— Может быть, вам стоило сказать Мигелу Родригешу, кто была эта женщина на фотографии, — сказал Карлуш, имея в виду Терезу Оливейру.
— Тогда мне пришлось бы разъяснить ему все, — сказал я. — А в тюрьме и без того тоскливо и одиноко. Мигелу Родригешу предстоит провести в тюрьме минимум двадцать лет за преступление, которого он не совершал. Мне он неприятен. Я считаю его плохим человеком и, возможно, больным. Но не мне отягощать его совесть, сообщая ему, что он развратничал с собственной дочерью.
Последовала долгая пауза. Карлуш помешивал кофе.
— Если он изнасиловал ее, почему она не подала на него в суд? — спросил он.
— Она была молоденькой девушкой. Через неделю должна была состояться свадьба. А к тому же это был тысяча девятьсот восемьдесят второй год. Правами женщин в Португалии тогда еще и не пахло. Тогда даже в Англии редкая женщина осмелилась бы привлечь к суду мужчину за изнасилование. Учти это. Это отразилось бы на ее браке, на делах ее мужа. Последовало бы долгое разбирательство, в результате которого, может быть, и состоялся бы процесс… А может быть, и нет. Она надеялась, что все это забудется, и, возможно, так бы и произошло, если б она не забеременела. Когда родился голубоглазый младенец… думаю, это был для нее тяжелый день.
Мы расплатились и, шурша сухой листвой под ногами, прошли к машине. Парк Арройуш был полон детворы. Дети с криками носились по дорожкам, вспугивая голубей, круживших над головами стариков, склонившихся над картами. Старики уже были в шапках.
— Таким образом, нам известен и мотив, — сказал Карлуш.
— Думаю, что не до конца, хотя нам и очевиден замысел этого человека: ему надо было во что бы то ни стало уничтожить Мигела Родригеша. Но есть и еще что-то, нам неизвестное.
— Убийца?
— Его мы должны найти.
— Вы думаете, доктор Оливейра заплатил кому-то за убийство?
— Кому-нибудь вроде Лоуренсу Гонсалвеша?
— Возможно.
— Нет, не думаю. По-моему, месть задумывалась более изощренная.
Мы остановились под магазинным навесом, пережидая порыв ледяного ветра на Ларгу-Дона-Эштефания.
— Ну, и что теперь? — спросил Карлуш.
— Поедем в Пасу-де-Аркуш и отыщем там Фауштинью Триндаде.
— Похоже, вы делаете это без большого удовольствия.
— Ты прав.
— Если вы считаете, что поделом ему, почему не оставите все как есть?
— А разве тебе не хотелось бы пригвоздить к позорному столбу доктора Оливейру? — спросил я, презирая себя за подобный вопрос.
— Но мы лезем куда не следует.
— Лезем.
— Так или иначе, они своего добились.
— Говоря «они», ты имеешь в виду и министра внутренних дел?
— Наверно.