Смерть внезапна и страшна
Шрифт:
– Прошу прощения? – выговорила она с трудом.
Медик казался удивленным.
– Я только сказал: «Доброе утро», – повторил он. – С вами все в порядке? – Пристально поглядел на нее. – Неужели злосчастный полисмен все еще докучает вам?
– Нет, – Калландра улыбнулась, ощутив неожиданное облегчение. Ей смешно было даже подумать, что какой-то полицейский мог испортить ей настроение! О, небеса, она могла бы разделаться с Дживисом буквально на ходу! Она, равная самому Монку, а не младшему подчиненному Ранкорна, назначенному на его должность! – Нет, – повторила леди. – Вовсе нет. Но меня тревожат будущие результаты его расследования. Увы, он не обладает теми способностями,
Кристиан ответил ей кривой улыбкой.
– Бесспорно, он человек усердный. Меня допрашивал уже три раза, и если судить по выражению его лица, не поверил ни одному моему слову. – Он коротко и грустно усмехнулся. – По-моему, Дживис подозревает меня.
Миссис Дэвьет уловила отголоски страха в голосе врача и попыталась сделать вид, что не заметила их, но потом передумала и поглядела ему прямо в глаза. Ей хотелось прикоснуться к нему, но Калландра не знала, что он чувствует и догадывается ли о чем-нибудь. Время прикосновений еще не настало.
– Он будет стремиться доказать свои способности, разрешив это дело столь быстро и удовлетворительно, как только возможно, – проговорила она, заставив себя сосредоточиться. – Кроме того, его начальник лелеет социальные амбиции и обладает острым чувством политической справедливости. – Калландра заметила, как лицо Бека напряглось. Безусловно, Кристиан понял, что именно она имела в виду, и осознал опасность, грозящую ему как иностранцу, то есть как человеку, у которого нет опоры в Англии. – Но у меня есть друг, частный детектив, – торопливо добавила леди, попытавшись ободрить врача. – Я попросила его заняться этим делом. Это блестящий мастер, и он обнаружит истину.
– Я слышу в вашем голосе огромную уверенность, – негромко проговорил Бек, разрываясь между удивлением и отчаянным желанием поверить ей.
– Я знаю его достаточно долго и видела, как он справляется с делами, непосильными для полиции. – Калландра поглядела на лицо медика: в глазах у него была тревога, но на губах играла улыбка. – Это человек жесткий, безжалостный, а иногда и надменный, – специально добавила она. – Но он одарен блестящим умом и воображением, а также абсолютно цельной натурой. Если кто-то и может найти истину, так только Монк. – Она вспомнила о прошлых делах, познакомивших ее с детективом, и ощутила прилив надежды, после чего заставила себя улыбнуться и увидела, как дрогнули в ответ глаза Кристиана.
– Если он в такой мере облечен вашим доверием, значит, и мне следует во всем положиться на него, – ответил доктор.
Миссис Дэвьет хотелось сказать ему еще что-нибудь, но никакой естественной темы для беседы не находилось. И чтобы не показаться глупой, она извинилась и отправилась на поиски миссис Флаэрти, чтобы обсудить с ней кое-какие вопросы.
Эстер обнаружила, что возвращение в госпиталь после занятий частной практикой дается ей довольно трудно. За год, прошедший после увольнения, она привыкла быть себе хозяйкой.
Разве можно было терпеть все условности, принятые в медицинских учреждениях Англии, после свободы действий и напряжения всех сил, памятных ей по Крыму? Подчас там оставалось так мало армейских хирургов, что сестрам приходилось браться за дело самостоятельно. Жаловаться на нарушение правил там тоже никто и не пытался. Здесь же, дома, девушке казалось, что все эти грошовые правила были учреждены лишь для того, чтобы охранять чье-либо пустяковое достоинство, а не для того, чтобы смягчать боль и сохранять жизнь больных… Здесь репутация ценилась куда больше, чем истина.
Эстер была знакома с Пруденс Бэрримор и, узнав
Пока мисс Лэттерли это удавалось. Тем не менее миссис Флаэрти ей весьма досаждала. Она привыкла к своим обычаям и, не слушая никаких просьб и уговоров, держала окна закрытыми даже в самую жаркую летнюю ночь. Дважды Эстер велела сиделкам прикрывать тряпкой ведра с испражнениями, но когда оказалось, что они систематически забывают об этом, возмущаться не стала. Как ученица Флоренс Найтингейл, Лэттерли была страстной сторонницей свежего воздуха, очищающего атмосферу и уносящего вредоносные испарения и неприятные запахи. Миссис же Флаэрти больше всего опасалась простуды и предпочитала окуривание палат – узнав об этом, Эстер лишь с величайшим трудом смогла заставить себя следовать своему первоначальному решению. Инстинктивно она симпатизировала Кристиану Беку, замечая на его лице сочувствие и воображение. Скромность и тонкий юмор этого врача привлекали ее, а кроме того, девушка не могла не заметить его глубоких познаний в природе человека. Сэр Герберт Стэнхоуп ей нравился меньше, однако трудно было не признать его блестящее дарование. Он делал такие операции, на которые осмелился бы далеко не всякий способный хирург, и не настолько оберегал свою репутацию, чтобы страшиться нововведений. Эстер восхищалась им и полагала, что он достоин самой высокой оценки. Однако она как будто бы замечала в нем неприязнь к сестрам, побывавшим в Крыму. Быть может, сказывалось наследие, оставленное Пруденс Бэрримор – ее колким языком и амбициями.
Первым пациентом, умершим после выхода Эстер на работу, была худощавая женщина лет пятидесяти с опухолью в груди. Невзирая на все старания сэра Герберта, она скончалась на операционном столе.
Был поздний вечер, и, пытаясь спасти больную, они проработали весь день, перепробовав все, что знали. Но все усилия оказались напрасными. Женщина ускользнула в небытие, пока они еще боролись за ее жизнь. Сэр Стэнхоуп стоял, подняв вверх окровавленные руки. За ним виднелись голые стены операционной, слева был стол, заваленный инструментами, тампонами и бандажами, а справа – цилиндры с анестизирующими газами. Замершая рядом с хирургом сиделка со шваброй отвела рукой волосы с глаз.
На галерее никого не было, только двое студентов, которые ассистировали Герберту.
Стэнхоуп поглядел вверх, и побледневшая кожа туго обтянула его скулы.
– Она ушла, – глухо проговорил он. – Бедняжка, у нее просто не осталось сил…
– А долго ли она болела? – спросил один из практикантов.
– Долго? – переспросил сэр Герберт с внезапным отрывистым смешком. – Все зависит от того, как считать. У нее было четырнадцать детей. И Господь знает, сколько выкидышей. Вы видите ее тело – оно страшно истощено.
– Ей давно следовало прекратить рожать детей, – сказал младший из практикантов, кивнув в сторону изможденного тела. Оно уже казалось бескровным, словно смерть случилась много часов назад. – Ей же не меньше пятидесяти!
– Тридцать семь, – едко ответил главный хирург, словно бы винить в подобном исходе следовало личное невежество молодого человека. Тот набрал воздуха в грудь, чтобы ответить, но поглядел повнимательней на усталое лицо начальника и передумал.
– Ну что ж, мисс Лэттерли, – сказал Герберт, обращаясь к Эстер. – Сообщите в морг, пусть ее туда отвезут. А я сообщу ее мужу.