Смерть внезапна и страшна
Шрифт:
После нескольких подобных разговоров, которые она вела, подметая, подавая разные вещи, готовя бинты, унося ведра и перестилая постели, Эстер узнала довольно много о том, что творилось в госпитале в семь часов утра того дня, когда погибла Пруденс Бэрримор. Однако кто мог убить ее, оставалось во многом неясным. Лэттерли наслушалась россказней, по большей части непристойных и в высшей степени сомнительных, и, встретившись с Джоном Ивэном, выложила ему всю добытую информацию. Времени у них было немного: они уединились в одной из небольших боковых комнаток, где хранили лекарства. Миссис Флаэрти только что вышла, распорядившись,
Ивэн сидел на столе, наблюдая за ее пальцами, разглаживающими и скатывающими ткань.
– А вы ничего еще не сообщили Монку? – спросил он с улыбкой.
– Я не видела его с воскресенья, – ответила девушка.
– И чем он занят? – поинтересовался сержант непринужденным тоном, внимательно разглядывая Эстер своими ясными газельими глазами.
– Не знаю, – пожала она плечами, вываливая возле него на стол горку бинтов. – Он сказал, что намеревается выяснить побольше о попечителях. Может быть, кто-то из них был пока неизвестным нам образом связан с Пруденс или ее семьей… даже еще в Крыму.
Джон что-то буркнул и обвел глазами кабинет, уставленный сосудами с сушеными травами, цветными кристаллами, бутылками вина и склянками с хирургическим спиртом.
– А мы об этом даже не подумали… – Он скривился. – Дживису подобное и в голову не придет! Он привык мыслить в пределах очевидного и обычно бывает прав. Ранкорн рискнет побеспокоить дворян лишь в том случае, если не останется иного выхода… А вам не кажется, что это дело может иметь личный характер?
Мисс Лэттерли усмехнулась:
– Уильям мне этого не говорил! Но все возможно. Похоже, что священник провел здесь всю ту ночь, как и доктор Бек.
Ивэн поднял голову:
– Священник? Я не знал этого! Он умолчал об этом, когда мы с ним разговаривали. Хотя, откровенно говоря, не помню, спрашивал ли его об этом Дживис. Его больше интересовало мнение священника о Пруденс и общее отношение к ней…
– Ну и как, выяснил он что-нибудь? – спросила Эстер.
Джон улыбнулся, и в глазах его блеснуло удовлетворение. Он знал, что она все до последнего слова перескажет Монку.
– Ничего многообещающего, – начал сержант. – Миссис Флаэрти не любила ее, но этому едва ли стоит удивляться. Сестры в основном едва ее терпели: у них было мало общего. Одна или две – из тех, что помоложе, – ею восхищались: она была для них в известной мере героиней. Один из практикантов вроде бы ощущал нечто похожее, но она не стремилась поощрять его. – На лице полицейского промелькнуло сочувствие, словно бы тот молодой человек предстал перед его мысленным взором. – Другой практикант, высокий, со светлыми волосами, отброшенными назад со лба, ее недолюбливал… полагал, что подобные амбиции просто неприличны для женщины. – Глаза Джона встретились со взглядом Эстер. – Надменный парень, как мне показалось, – добавил он. – И не симпатизирует полисменам: мы мешаем ему работать – вмешиваемся в личные дела.
– Он вам не понравился, – Лэттерли подвела очевидный итог его словам и потянулась к новой кипе бинтов. – Но был ли он в госпитале в ту ночь?
Сержант скривился:
– Увы, нет, как и тот, который
– И кто же находился здесь в ту ночь, по вашим сведениям?
– Около половины сестер, священник – как я узнал сейчас от вас, – казначей, доктор Бек, сэр Герберт, двое врачей-практикантов по фамилии Говард и Кантрелл и миссис Флаэрти, а также один из попечителей, сэр Доналд Маклин, и еще леди Росс-Гилберт. Все входные двери были открыты, так что любой мог войти незамеченным. Не слишком-то полезная информация, не так ли?
– Не слишком, – кивнула девушка. – Но как я слышала, возможность совершения преступления еще не доказывает вины.
Джон расхохотался:
– Какая формулировка! Вы настоящая правая рука Монка… Его помощник, точнее – помощница.
Эстер уже собиралась было взорваться и заявить, что уж кому-кому, а Монку она не намеревается оказывать никакой помощи, когда в дверях возникла худая и прямая фигура миссис Флаэрти. Лицо главной медсестры разом порозовело от гнева, а глаза засверкали.
– И что же вы делаете, сестра Лэттерли, вместо того чтобы заниматься своим делом? Беседуете с молодым человеком? Вы здесь работаете очень недавно, и, невзирая на ваше знакомство с некоторыми влиятельными персонами, я напоминаю вам, что мы здесь следим за нравственностью. А если вы не будете выполнять наших требований, мы вас уволим!
На мгновение Эстер онемела: до нее не сразу дошла абсурдность сомнений в ее добропорядочном поведении, когда речь шла о Джоне Ивэне.
– Я из полиции, старшая сестра Флаэрти, – холодно промолвил сержант, выпрямляясь. – И я допрашиваю мисс Лэттерли. Она обязана отвечать мне, как и все, кто здесь работает, если они намереваются помогать закону – чтобы не заработать обвинение в противодействии ему.
Краска бросилась в лицо миссис Флаэрти.
– Что за чушь, молодой человек! – отрезала она. – Сиделка Лэттерли здесь еще не работала, когда бедная Бэрримор встретила свою смерть! Если вы не выяснили даже этого, значит, вы безнадежно некомпетентны. Не знаю, за что мы вам платим.
– Ну, я-то прекрасно представляю, что делаю. – Ивэн не скрывал раздражения. – Поскольку она не может быть виновна в преступлении, ее наблюдения могут оказаться весьма полезны.
– Какие наблюдения? – Старшая сестра высоко подняла белые брови. – Я ведь только что сказала вам, молодой человек: в тот день ее здесь не было! Что она могла видеть?
Джон изобразил крайнее нетерпение:
– Миссис Флаэрти, пять дней назад кто-то удушил одну из ваших сестер и затолкал ее тело в желоб. Подобный поступок нельзя считать изолированным актом безумия. Тот, кто совершил это, действовал, повинуясь могущественному побуждению, быть может, корнями уходящему в прошлое. Аналогичным образом отпечаток этого преступления и страх разоблачения способны обнаружиться в будущем, и наблюдательный человек уже сейчас может многое заметить.
Старшая сестра что-то буркнула и поглядела на Эстер: на ее волевое лицо, стройную и тонкую, с прямой спиной и широкими плечами фигуру. Потом перевела взгляд на Ивэна, стоявшего возле стола, загруженного бинтами: челка мягких каштановых волос упала ему на лоб, прикрывая длинноносое, чувствительное и смешливое лицо, и фыркнула, выражая свое недоверие. Наконец раздраженная женщина повернулась на каблуках и вышла.