Смерть Вселенной. Сборник
Шрифт:
— Миссис Сайлем, — подали голос с травы, — я вовсе не хотел…
Рука Эдны вдруг переместилась в горизонтальной плоскости на шесть градусов, пальцы растопырились. Мне:
— Ты?! Дорогой мой, вот уж кого не чаяла здесь встретить! Ведь ты тут почти два года не появлялся, верно? (Господь с тобой, Эдна. Заведение, в котором ты, я и Ястреб как-то провели вместе долгий пьяный вечер, больше напоминает бар, где я сегодня побывал, чем «Крышу Башни».) Где тебя носило?
— В основном, на Марсе, — правдиво ответил я. — Вообще-то, я только что прилетел.
Забавно все-таки говорить такие слова в таком месте.
— Ястреб… Нет, оба, — поправилась Эдна (что означало: либо она забыла, как меня зовут, либо помнит достаточно хорошо, чтобы не называть на людях по имени), — идите сюда и помогите
Приближаясь к ней, я сдерживал ухмылку. Скорее всего, Эдна вспомнила мою профессию и не меньше моего наслаждалась ситуацией.
По лицу Алекса было видно, что у него упал камень с души. Теперь он знает, что я — кто-то.
Подойдя к Льюису и Энн, Ястреб одарил их одной из своих коронных ухмылок. Они ответили призрачными улыбками. Льюис кивнул; Энн протянула руку, чтобы коснуться Ястреба, но не коснулась. Эта сцена не укрылась от глаз гостей.
Алекс отыскал ликер, о котором говорила Эдна, и вручил нам с Ястребом большие бокалы, не забыв насыпать в них льда. Затем к нему подошел молодой человек с отеками под глазами.
— Но кто же тогда противостоит нечистоплотным политиканам? — обратился он к Эдне. — Как вы считаете, миссис Сайлем?
Регина Эйболафия носила платье из белого шелка. Ногти, волосы и губы — одного цвета. На груди — дорогая медная брошь. Меня всегда привлекали люди, лезущие из кожи вон, чтобы находиться в центре внимания. Прислушиваясь к разговору, она вертела в ладонях бокал.
— Я противостою, — ответила Эдна с категоричностью, свойственной только Певцам. — Ястреб противостоит. А еще Льюис и Энн. Никого у вас больше нет.
Затем смех Ястреба разорвал нить разговора.
Мы обернулись. Он сидел у края крыши, сложив ноги по-турецки.
— Смотрите, — прошептал он.
Мы посмотрели в ту сторону, куда указывал его взгляд. Льюис и Энн стояли совершенно неподвижно. У обоих были закрыты глаза, у Льюиса слегка приоткрыт рот.
— О! — тихо воскликнул кто-то. — Они сейчас…
Я внимательно следил за Ястребом, ибо ни разу не видел, как Певец реагирует на выступление других Певцов. Он сдвинул ступни, ухватился за большие пальцы ног и наклонился вперед. На шее выступили синие вены, под расстегнувшимся воротом куртки виднелись края двух зарубцевавшихся язв. Никто их, наверное, не замечал, кроме меня.
На лице Эдны угадывались гордость за друзей и предвкушение удовольствия. Алекс, который нажимал кнопку автобара, требуя еще льда (подумать только — прибавочный труд стал для знати средством выставлять себя напоказ! Вот они, плоды автоматизации!), взглянул на молодую пару и оставил агрегат в покое. Налетел ветерок (не знаю, искусственный или настоящий) и деревья шепнули нам: «Тсс!»
Льюис и Энн запели. Сначала по одному, потом дуэтом, затем снова поодиночке.
Певцы — это люди, рассказывающие другим о том, что видели. Певцами их делает умение заставить себя слушать. Доступнее объяснить я не могу, это и так сверхупрощение. Однажды в Рио-де-Жанейро восьмидесятилетний Эль Пассадо увидел, как рухнул целый квартал многоквартирных домов, после чего выбежал на Авенида дель Сол и пустился в импровизацию. В его песне были ритм и рифма (ничего удивительного — в португальском языке масса рифмующихся слов); по пыльным щекам старика струились слезы, а голос гулко бился о пальмы, растущие вдоль залитой солнцем улицы. Сотни людей остановились послушать; вскоре к ним присоединились еще сотни и сотни, и многим сотням рассказали они о песне Эль Пассадо. Через три часа на месте происшествия собралась огромная толпа с одеялами, едой, лопатами и (что самое главное) желанием сплотиться в работоспособный коллектив. Никакой репортаж по стереовидению из района бедствия не вызвал бы подобной реакции. Эль Пассадо считается первым Певцом в истории. Вторым была Мириам из Люкса, города под куполом. Тридцать лет, бродя по мощенным металлом улицам. пела она славу Кольцам Сатурна, на которые нельзя смотреть незащищенными глазами из-за сильного ультрафиолетового излучения. Но Мириам, страдавшая необычной разновидностью катаракты, ежеутренне выходила из города, любовалась Кольцами и возвращалась, чтобы спеть об увиденном. Все бы ничего, но в те дни, когда
Отчего же возникло сообщество Певцов, почему они появились практически во всех крупных городах Солнечной системы? Некоторые считают это спонтанной реакцией на воздействие вездесущих средств массовой информации. От радио, газет и стереовидения просто некуда стало деться: они отучили людей самостоятельно оценивать события. (В самом деле, кто сейчас ходит на спортивные состязания или политические собрания без миниатюрного приемника в ухе, дабы не усомниться в том, что происходящее у него на глазах — не плод воображения?)
Раньше Певцом мог назваться любой желающий, а от публики зависело: признать его таковым или поднять на смех. Затем сама собой установилась неофициальная квота, и теперь, если возникает вакансия, Певцы сами решают, кого им принять в свои ряды. Кандидату, помимо поэтического и актерского талантов, необходимо обаяние, чтобы не пропасть в паутине общественного мнения, куда немедленно попадает новоизбранный. Ястреб, прежде чем стать Певцом, приобрел некоторую известность благодаря книге стихов, которую опубликовал в возрасте пятнадцати лет. Он гастролировал, читал стихи в университетах, но к моменту нашего знакомства в Центральном парке (я тогда гостил в городе тридцатый день; в Центральной библиотеке можно найти просто потрясающие книги) еще не успел прославиться и был весьма удивлен тем, что мне знакомо его имя. Ястребу только-только стукнуло шестнадцать, а через четыре дня ему предстояло стать Певцом (о чем его уже предупредили). Мы до утренней зари просидели на берегу озера, и Ястреб маялся, не зная, соглашаться или нет — ведь что ни говори, Певцу не столько нужен талант стихотворца, сколько актера. Но в списке его будущих коллег числились портовый грузчик, двое университетских профессоров, наследница миллионов Силитакса и как минимум две личности с весьма сомнительным прошлым, которое даже падкая на сенсации Рекламная Машина согласилась не освещать. Каким бы ни было происхождение «живых легенд», все они пели. Пели о любви, смерти, смене времен года, общественных классах, правительствах и дворцовой страже. Пели перед большими и малыми толпами, пели для одинокого портового грузчика, бредущего домой, пели на улочках трущоб, в лимузинах членов аристократических клубов, в вагонах пассажирских поездов, в прекрасных садах на крышах Двенадцати Башен; пели на званых вечерах Алексиса Спиннеля. Но воспроизведение их песен с помощью технических средств (в том числе публикация текстов) запрещено законом, а я уважаю закон, насколько это может позволить моя профессия, и потому вместо текста песни Льюиса и Энн предлагаю вам вышеизложенное.
Певцы умолкли, открыли глаза и огляделись. На лицах у них — не то смущение, не то высокомерие.
Ястреб взирал на друзей с восторгом, Эдна вежливо улыбалась. Мои губы расползлись в улыбке, от которой невозможно удержаться, когда ты тронут до глубины души и испытал огромное удовольствие. Да, Льюис и Энн спели потрясающе.
К Алексу вернулось дыхание. Окинув гостей гордым взглядом, он нажал кнопку. Автобар загудел, кроша лед. Никто не аплодировал, одобрение выражалось лишь кивками и перешептыванием. Регина Эйболафия подошла к Льюису и что-то сказала. Я навострил уши, но в этот момент Алекс ткнулся в мой локоть бокалом.
— Ой, простите…
Я взял саквояж в другую руку и, улыбаясь, принял бокал. Сенатор Эйболафия вернулась на прежнее место, а Певцы взялись за руки и застенчиво посмотрели друг на друга. И сели.
Гости разбрелись по роще и саду. Я стоял в одиночестве среди деревьев на сухом каменистом дне пруда и слушал музыку: канон а де Лассуса в двух частях, введенный в программу аудиогенераторов. (Помните, в последнем номере одного из литературно-художественных журналов утверждалось, что иначе невозможно избавиться от ощущения тактовых черт, которое выработалось у музыкантов за последние пять столетий?) Внизу, под пластмассовой кровлей, переплетались и вытягивались светящиеся линии сложного рисунка.