Смерть Вселенной. Сборник
Шрифт:
— Стой на месте, идиот!
Я шагнул назад. Арти нажал на кнопку «Дверь открыта».
Ястреб подбежал к бассейну, нырнул, добрался вплавь до шпалеры и полез вверх. И там, наверху, под громадной пылающей чашей, что-то сделал, отчего чаша накренилась с громким металлическим щелчком и в воду потекла бесцветная жидкость, А потом в бассейн метнулся огонь.
А за ним — черная стрела с золотистым наконечником. Ястреб.
Я до крови закусил щеку. Завыла пожарная сирена. По синему ковру к бассейну бежали четверо в форме. С другой стороны донесся женский
Ястреб вынырнул на краю бассейна, на единственном участке, не охваченном огнем, выбрался на ковер и покатился, прижимая ладони к лицу. Потом встал.
Из лифта рядом с нами вышла группа людей. Увидев Ястреба, они заохали, заголосили. От дверей к бассейну мчались пожарные. Сирена не умолкала.
Ястреб стоял спиной к огню. С грязных черных штанин капала и впитывалась в ковер вода. Пламя превращало капли воды на щеках и волосах Певца в сверкающую медь и кровь.
Он ударил кулаками по мокрым ляжкам, набрал полную грудь воздуха и запел.
Два человека попятились и скрылись в кабинах лифтов. С улицы в вестибюль вошло человек шесть. Кабины вскоре вернулись, каждая привезла дюжину пассажиров. В мгновение ока по всему зданию пронеслась весть, что внизу поет Певец.
Вестибюль быстро заполнялся народом. Ревело пламя, мельтешили вокруг бассейна пожарные, а Ястреб стоял на синем ковре, широко расставив ноги, и пел. В песне звучал ритм Таймс-сквер, кишащей ворами, морфинистами, хулиганами, пьяницами, старыми шлюхами, способными обольстить разве что оборванца, ритм драки, в которой нынче очень не поздоровилось одному старику.
Арти потянул меня за рукав.
— В чем…
— Пошли, — прошипел он.
За нами закрылась дверь лифта.
Мы торопливо побрели сквозь толпу зачарованных слушателей, то и дело останавливаясь, чтобы оглянуться и послушать. Признаюсь, я не смог должным образом оценить пение Ястреба — меня отвлекала тревожная мысль, не подведет ли Арти его охрана.
Стоя возле парочки в купальных халатах, щурившейся на огонь, я предположил, что замысел Арти очень прост: переместиться к двери, прячась в толпе. Для чего он и велел Ястребу собрать побольше народу.
Но у выхода стояли полицейские из Регулярной службы. Впрочем, вряд ли они имели отношение к тому, что происходило наверху — очевидно, их привлек с улицы огонь и остановило в дверях пение Ястреба. Когда Арти со словами «прошу прощения» похлопал одного из них по плечу, давая понять, что хочет пройти, тот обернулся, отвел взгляд и снова, на этот раз подозрительно, уставился на него. Но другой легавый взял не в меру бдительного приятеля за руку и цыкнул на него, после чего они снова застыли, глядя на Певца. Когда в груди моей утихло землетрясение, я подумал, что у Ястреба разветвленная агентурная сеть, и гадать, как она действует, не стоит — еще параноиком станешь.
Арти отворил последнюю стеклянную дверь.
Из помещения с воздушным кондиционированием мы вышли в ночь.
Сбежали по пандусу.
— Послушайте,
— Идите направо. — Он показал направо. — Я пойду налево.
— А… куда я приду? — Я вытянул руку в направлении, предназначенном мне.
— На станцию подподземки «Двенадцать Башен». Побыстрее уносите отсюда ноги, мой вам совет. Время еще есть, но чем раньше вы сядете в поезд, тем больше у вас шансов. Все. Прощайте. — Он сунул кулаки в карманы и торопливо зашагал по улице.
Я пошел вдоль стены в противоположную сторону, ожидая выстрела духового ружья из проезжающей машины или луча смерти из кустов. Но обошлось — я без приключении добрался до метро.
За Агатом наступил Малахит.
За ним Турмалин.
За ним Берилл. В этом месяце мне исполнилось двадцать шесть.
За Бериллом — Порфир.
За ним Сапфир. В начале месяца я вложил десять тысяч в «Глетчер», совершенно легальный дворец мороженого на Тритоне (первый и единственный дворец мороженого на Тритоне) — и он сразу принес баснословную прибыль (каждый пайщик получил восемьсот процентов дохода, хотите верьте, хотите нет). За две недели я сдуру потерял половину вырученного, но «Глетчер» не дал мне впасть в тоску и мигом покрыл все убытки. А там и новое Слово подоспело.
Киноварь.
Потом — Бирюза.
За ней — Тигровый Глаз. Эти три месяца Хектор Колхаун Эйзенхауэр, наконец-то остепенившийся, посвятил тому, чтобы стать респектабельным представителем верхней половины среднего слоя нижнего класса. Пришлось изучить бухгалтерское дело, корпоративное законодательство и тому подобное. Все это было совсем не просто, но ведь я не боюсь трудностей. Я добился успеха, применяя любимое правило: сначала — внимательное наблюдение, потом — точное подражание.
За Тигровым Глазом пришел Гранат.
За ним — Топаз. Я прошептал это Слово на крыше Транссателлитовой Энергостанции, дав сигнал наемникам убить двух человек. Вы слыхали об этом случае? А я совершенно ничего не слышал.
За Топазом — Таффеит. Месяц был на исходе. Я находился на Тритоне (исключительно по делам, связанным с «Глетчером»). Утро выдалось чудесное, дела шли как нельзя лучше. Решив денек отдохнуть, я отправился на экскурсию в Поток.
— …высоте двести тридцать ярдов, — сообщил экскурсовод, и все мы, туристы, облокотись на поручень, воззрились сквозь пластмассовую стену на глыбы замерзшего метана, дрейфующие в холодном зеленом свечении Нептуна.
— Леди и джентльмены, всего в нескольких ярдах от подвесной дороги вы видите Колодец Этого Мира, где не изученные по сей день силы вызывают таяние потока твердого метана сечением двадцать пять квадратных миль. Частица жидкости за два часа проходит расстояние, дважды превышающее глубину знаменитого Большого Каньона, после чего температура снова падает до…
Неторопливо шагая по длинному прозрачному коридору, я увидел ее улыбку. В тот день у меня были прямые черные волосы и каштановая кожа. Я не сомневался, что узнать меня невозможно, и осмелился остановиться рядом с ней