Смертельная лазурь

Кастнер Йорг

— А, так вот почему здесь работа кипит, невзирая на «синий понедельник», — констатировал я, невольно поморщившись, когда взгляд мой упал на чан.

— В понедельник всегда хорошо подсобрать жидкости — в воскресенье все заливают за воротник. Но что вас привело сюда?

— Меня интересует одна картина. Та, что принадлежала вашему прежнему мастеру. Он так был к ней привязан, что даже позаботился о том, чтобы ее тайком доставили к нему в камеру, когда он сидел в Распхёйсе. Наверняка она вам известна. Вы ведь сами притащили

ее в Распхёйс.

Гефзен еще больше помрачнел. У носа пролегла глубокая складка.

— А вам-то какое дело до нее, любезнейший?

— Она исчезла, и мне хотелось бы знать почему.

Работник красильной шагнул ко мне и схватил за отвороты сюртука.

— Может, все же расскажете мне об этой картиночке, а? К чему она тебе понадобилась? Что вы здесь ищете? Кто вас направил сюда?

— Никто меня не направлял. Мне всего лишь хочется узнать, что кроется за всеми этими кровавыми преступлениями.

— А вот мне хочется знать, что вы здесь вынюхиваете, черт бы вас побрал!

Он так рванул меня, что я с трудом устоял на ногах. На помощь ему подоспели еще двое работников и тоже сграбастали меня своими грубыми лапами. Эх, спохватился я, сейчас бы мне здорово пригодился мой испанский ножичек. Но поздно. Меня стиснули так, что и пошевелиться не мог.

— Давай, говори! — рявкнул на меня Тефзен. — Чего ты здесь вынюхиваешь?

— Я хочу помочь своему другу, — промямлил я.

— Другу, говоришь? Кому же?

— Осселю Юкену, воспитателю из Распхёйса.

— Так он же вчера угробил свою женушку, или кто она ему там.

— Все верно, поэтому я и здесь. Когда Юкен убил Гезу — если все так и было на самом деле, — картина находилась в его квартире.

— Вот как! — В глазах Тефзена застыло недоверие. — Но ты же только что сказал, что она исчезла.

— Могу и повторить — да, исчезла.

— Мне кажется, ты заливаешь, любезнейший. Но я вытрясу из тебя правду. — Тефзен мельком взглянул на своих коллег и злорадно улыбнулся. — Пусть-ка он кое-чего хлебнет, может, это развяжет ему язык!

Все, дружно загоготав, потащили меня к чану, куда только что справили нужду. Я изо всех сил сопротивлялся, но куда там — разве мог я устоять против этих битюгов? Дотащив меня до чана, они сунули мою голову в отвратительно теплую, зловонную жидкость. Зажмурившись, я задержал дыхание, но сколько я мог так продержаться? Инстинктивно разинув рот, я наглотался мерзкой дряни.

И тут же сильные руки подхватили меня и вытащили. Я стал жадно вдыхать воздух, поперхнулся, и меня вырвало. Схватившись за край чана, я опустился на залитый мочой пол. Чтобы довершить акт чудовищного унижения, двое сопляков-подмастерьев, обнажив свои перцы, щедро окропили меня с ног до головы.

— Ну так как? Будем говорить или в молчанку играть? — участливо осведомился Тефзен.

— А я разве молчу? — кое-как вымолвил я, преодолевая спазмы в глотке.

— Говорить-то говоришь,

это так, но только ничего пока не сказал.

— Я все сказал, что знаю.

— Видно, купание плохо на него подействовало. Надо его как следует обмакнуть.

Я попытался вырваться, но эта троица свое дело знала. Подтащив меня к чану побольше, они бросили меня в него. Я точно беспомощный котенок барахтался в этой зловонной дряни, отдававшей спиртом и мочой. Стоило мне высунуть голову, чтобы запастись воздухом, как чья-нибудь лапища снова погружала меня в жидкость. И так несколько раз. Я попытался выбраться из чана, но силы мои были уже на исходе. Единственное, что я мог, так это подобраться кое-как к краю чана да выплюнуть дрянь.

— Сейчас точно заговорит, — деловито заметил один из красильщиков.

— А не заговорит, так вывесим его на улице на просушку, — с угрозой произнес Тефзен. — Вот будет зрелище!

— Зрелище будет, когда вы, уважаемые, объясните мне, что здесь происходит. И почему, — раздался уже знакомый мне чуть ироничный голос.

Человек приблизился. Синие перья на шляпе. Одежда с иголочки. Судебный инспектор Катон.

— Как я вижу, вы не последовали моему совету отправиться домой, господин Зюйтхоф, — констатировал Катон. — Что ж, ладно, но, на ваше счастье, наши планы совпали.

— Это уж точно, — пробулькал я в ответ, принимая его руку и выбираясь из чана.

Тефзен одарил инспектора злобным взглядом:

— Вы бы не вмешивались в наши дела, сударь! Мне, честно говоря, вот где сидят все эти любопытные, которые ходят да всякое вынюхивают.

— И я буду здесь, как вы изволили выразиться, вынюхивать, причем столько, сколько пожелаю, — отрезал Катон и тут же по всей форме представился. — Еще одно слово, и вас еще до полудня высекут как следует в Распхёйсе. Уяснили? — добавил он.

Угроза быть исполосованным плетью подействовала на строптивую публику. Мгновенно воцарилась тишина, и все как один подмастерья виновато уставились в пол.

— Что заставило вас столь безобразным образом обойтись с господином Зюйтхофом? — повысив голос, спросил Катон.

— Он уже второй, кто приходит сюда и выясняет, что да к чему. Насчет чертовой картины, — ответил Тефзен. — И нам просто захотелось узнать, в чем дело.

— Второй, говорите. Очень, очень любопытно, — пробормотал инспектор. — Кто же в таком случае был первым?

— Тот не представлялся. Просто спросил насчет картины. Я сказал, что мастер Мельхерс велел отнести ее в Распхёйс. И незнакомец тут же ушел.

— Опишите мне этого человека! — потребовал Катон.

Хотя представленное красильщиком описание таинственного человека особыми деталями не отличалось, речь могла идти только о том же самом человеке, который приходил к вдове Декен на квартиру Осселя.

— А кто автор картины? — продолжал задавать вопросы Катон. — Это вам известно?