Смертельная лазурь
Шрифт:
Еще на крутой лестнице я почувствовал, как меня охватывает промозглая сырость, царившая в этих застенках даже в жаркие летние месяцы. Внизу коридор освещался скудным светом единственной лампы. Я невольно остановился. Происходящее начинало казаться кошмарным сном, мне представлялось, что стоит проснуться, как все исчезнет без следа. Но… это была тем не менее самая что ни на есть явь.
Внизу, в конце коридора, располагалась темная, без окон камера. Дверь выступала в полумраке лишь неотчетливым темным пятном. Мне не давала покоя мысль, что Оссель, за все годы работы в Распхёйсе
Мне приходилось заставлять себя идти по полутемному коридору. В памяти беспрерывно вертелись сцены злосчастного вечера у Осселя в доме, когда я впервые увидел эту распутную пьянчугу, похотливую тварь, которую мой приятель решил избрать в спутницы жизни. «Неужели Геза своим поведением так замутила разум Осселя, что тот, поправ все законы Божьи и людские, да и свои собственные, отважился на убийство?» — спрашивал я себя. И вынужден был ответить на этот вопрос положительно — так ненавистна была мне мерзкая баба. Но на другой, куда более важный вопрос я не хотел, не желал давать положительного ответа: неужели Оссель изначально был способен на подобное преступление?
Набрав в легкие побольше воздуха, я отпер дверь карцера, после чего отодвинул заржавевшую задвижку. Дверь с пронзительным скрипом отворилась. В первые секунды я вообще ничего не мог разобрать. Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, я наконец различил в углу камеры тень. Оссель!
Как же он изменился с момента нашей последней встречи! Лицо прорезали горькие складки, Оссель Юкен показался мне старше лет на десять, а то и больше. Казалось, силы покинули его. Сгорбившись, он сидел на холодном каменном полу, безучастно глядя на пришельца.
Я заговорил с ним, сначала вкрадчиво, негромко, затем повторил вопрос громче, однако Оссель продолжал безмолвствовать, сидя в своем углу. На его отупелом лице не проступило ни следа прозрения.
Миновала минута, другая. Я тщетно пытался вывести Осселя из ступора, в котором тот пребывал. Потом за моей спиной послышались шаги, гулко отдававшиеся во тьме коридора. Повернувшись, я увидел Арне Питерса и с ним нашего начальника Ромбертуса Бланкарта. У последнего на лице застыла гримаса недовольства, глазки злобно поблескивали.
— Что это вам взбрело в голову, Зюйтхоф, общаться с заключенным без моего ведома? — еще не дойдя до карцера, принялся возмущаться начальник тюрьмы. — Кому-кому, а уж вам бы следовало знать, что это вопиющее нарушение правил.
— Оссель Юкен — мой друг. И мне хотелось выяснить, что именно побудило его совершить столь тяжкое преступление. При условии, что он в самом деле убийца.
— На сей счет нет никаких сомнений. Его соседи в один голос утверждают это. Кроме того, спешно вызванная ночная охрана подтверждает, что рядом с ним был обнаружен труп женщины. Ее кровь была на руках Юкена.
— Но почему, почему? — в отчаянии воскликнул я, причем куда громче, чем следовало. — Зачем ему было ее убивать?
Начальник тюрьмы смерил меня презрительно-раздраженным
— Оба пили. Пили часто и помногу. Знай я об этом раньше, я никогда не доверил бы Юкену столь ответственную должность воспитателя. Соседи рассказывают о постоянных ссорах, скандалах. Может быть, Юкен по причине беспробудного пьянства уже просто не соображал, что творит. Может, речь идет о временном помутнении рассудка. В последнем случае остается лишь уповать на пытки. Они ему развяжут язык.
— Разрешите мне сначала переговорить с ним, господин Бланкарт! — стал умолять я. — Если вы дадите мне немного времени, увидите, Оссель разговорится!
Бланкарт решительно покачал головой.
— Это означало бы пойти на нарушение правил. А сейчас будьте добры немедленно покинуть карцер.
Во мне поднялась буря противоречивых чувств. В первое мгновение я уже готов был последовать распоряжению моего непосредственного начальника в Распхёйсе. Но, украдкой взглянув на Осселя, понял, что просто не смогу бросить его здесь на растерзание пыточных дел мастерам.
— Нет, я не уйду, — со всей решительностью заявил я. — До тех пор, пока не добьюсь от Осселя вразумительных объяснений, я отсюда не уйду.
Отвернувшись, Бланкарт отдал короткую команду. Из тьмы выступили две фигуры. Я понял, что начальник тюрьмы явился сюда не один, а со своими верными вассалами — силачами Питером Борсом и Германом Бринком. Эти живо взяли меня в свои объятия.
Начальник тюрьмы укоризненно посмотрел на меня:
— Вы потеряли доверие, Зюйтхоф, к тому же вы упрямец, каких мало. Таким, как вы, не место в Распхёйсе. Тем более теперь, когда самоубийство красильщика темным пятном легло на репутацию Распхёйса. Так что можете считать себя уволенным. Положенное вам за истекшие недели жалованье вы получите, но ни одним грошом больше. И прошу вас, не пытайтесь втайне установить контакт с Юкеном. Иначе я вас самого упрячу — в Вассерхаус!
Он дал знак Бринку и Борсу увести меня. И тут Оссель очнулся. Наши взгляды встретились, и я увидел в его глазах бесконечное страдание. Едва слышно, одними губами он произнес:
— Картина… Все дело в этой картине… Эта синева… лазурь…
— Что это он мелет? — осведомился Бланкарт.
— Вот уж не знаю, — солгал я, мне никак не хотелось топить Осселя. — Кажется, он не в себе.
— Наверняка, — вздохнул начальник тюрьмы и снова повернулся к надзирателям: — Уведите его!
Оба вытащили меня из камеры. Проходя мимо Арне Питерса, я наградил его испепеляющим взглядом. Именно он настучал на меня Бланкарту, больше некому. Вероятно, Питерс был движим стремлением выйти из всей этой истории чистеньким и вдобавок выслужиться перед начальством — тем более что место воспитателя с арестом Осселя освободилось, а Питерс был не дурак занять его.
Бринк и Боре отпустили меня лишь у самых тюремных ворот, где вытолкнули пинком в спину. Я едва устоял на ногах, чуть не шлепнувшись прямо под ноги игравших тут же детей, которые при виде меня покатились со смеху. Да и мои бывшие товарищи тоже рассмеялись, а я, задыхаясь от бессильной злобы, побрел прочь от Распхёйса.