Смертельная скачка
Шрифт:
— Увижу вас в воскресенье на скачках, — сказал Арне. — Если не раньше.
Проводив их, я забрал у портье в холле свой чемодан и пошел в регистратуру. У них было пять пустых номеров, я выбрал наугад ключ и оказался в двух просторных комнатах с балконом, выходившим к зданию парламента. Распахнув двойные, плотно закрытые двери, я впустил к комнату арктический ветер, который ненадолго одолел жар центрального отопления. Потом закрыл балкон и лег в холодную постель. Я долго лежал без сна, размышляя о многом, но ни разу не вспомнив
На следующее утро к завтраку пришел Эрик. Насмешливо улыбаясь, он набрал в буфете с полтонны разной маринованной рыбы и смел ее так, будто завтра начинался голод.
— Куда? — спросил он, добавив к рыбе две булки, четыре куска сыра и несколько чашек кофе.
— На ипподром.
— Но сегодня нет скачек.
— Знаю.
— Хорошо. Если хотите, поедем.
Один в хорошем настроении расположился посередине, упираясь спиной в заднее сиденье, а лапы и огромную голову опустив на ручной тормоз. Когда Эрик чуть толкнул дога локтем, тот приподнял подбородок и позволил хозяину передвинуть ручку тормоза. Вот образец взаимопонимания, мысленно усмехнулся я.
Путешествие походило на игру в прятки со смертью, однако мы благополучно прибыли на ипподром. Главные ворота оказались открытыми, на площадке стояли большие грузовики с кузовами, затянутыми брезентом, так что мы свободно проехали и остановились возле весовой. Эрик и Один вышли размять ноги, а я направился выполнять свою короткую и наверняка неудачную миссию.
В здании весовой мужчина и две женщины делали уборку, и никто из них не говорил по-английски. Я вышел и нашел Эрика — самый легкий способ поговорить с уборщиками.
Он задал вопрос, выслушал и сообщил плохую новость:
— Они говорят, что седло Боба Шермана долго висело в раздевалке на вешалке возле двери.
Я оглядел раздевалку, никаких следов седла на вешалке не осталось.
— Они говорят, что седло висело, когда тело было найдено в пруду. Но кто взял его, они не знают.
— Тогда все, — вздохнул я.
Мы вышли и бесцельно побрели вдоль трибун. Утро было холодное, ветер пронизывающий, деревья замерзшие. Зима стояла на пороге, а снег чуть задержался в пути.
Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О'Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.
— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.
Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и
— Доброе утро. — Я сделал первый ход.
— Доброе.
— Можем мы поговорить?
Весь его вид выражал, что говорить не о чем, он отвел Уайтфайера в стойло, вернулся, мотнул головой в сторону своего бунгало и открыл дверь. На этот раз Эрик предпочел остаться в машине, и Гуннар Холт, заметив Одина, кажется, был доволен его решением.
— Кофе?
Тот же самый оранжевый кофейник стоял на плите, тот же самый кофе. Ну, теперь можно и спросить, решил я.
— Я ищу седло Боба Шермана.
— Седло? Разве он не оставил его в раздевалке? Я слышал, что оно там.
— Может быть, вы знаете, кто забрал его. Я бы хотел найти седло... Оно принадлежит его вдове.
— И седло стоит денег, — добавил он, кивнув. — Но я понятия не имею, кто забрал его.
Я косвенно задавал этот вопрос еще несколько раз и в конце концов убедился, что он и вправду не знает.
— Тогда спрошу Падди, — сказал я. Но и Падди не знал.
— Оно было там, когда бедного парня выловили из воды. Клянусь, седло висело в день Больших национальных скачек. Но в следующий раз, в четверг, его уже не было.
— Вы уверены?
— Так же уверен, как в том, что я стою перед вами.
— Почему? — вяло спросил я. — Почему вы так уверены?
— Ну, понимаете. — Глаза у него сверкнули. — Это самое, оно...
— Падди, давайте начистоту.
— Ух...
— Вы взяли седло?
— Нет, — твердо возразил он. — Я не брал. — Сама мысль вроде бы обидела его.
— Что произошло?
— Ладно, вот послушайте, ведь Боб был мне настоящим другом. Боб был... Понимаете, я уверен в глубине души, что Боб сам бы хотел, чтобы я это сделал... — Падди замолчал.
— Сделал что?
— Понимаете, это не кража и ничего такое.
— Падди, что вы сделали?
— Ну, понимаете, мой шлем и его шлем висели рядом с его седлом. Ну, мой шлем поцарапанный, с трещиной, а его новенький и целехонький. Вот так это было. И я поменял их местами. Его забрал, а свой повесил.
— И сделали это в день Больших национальных скачек?
— Точно. А в следующий раз, в четверг, когда уже Боба нашли, седло исчезло. И мой шлем вместе с ним.
— Так что шлем Боба здесь?
— Ага. У меня в чемодане под койкой.
— Вы не одолжите мне его на несколько дней?
— Одолжу? — Падди явно удивился. — Я думал, вы хотите забрать его, потому что шлем по праву принадлежит его миссис.
— По-моему, она будет рада, если шлем останется у вас.
— Да, это хороший шлем. Правда хороший. Он ушел и вскоре вернулся и передал мне шлем. Обыкновенный, соответствующий правилам жокейский шлем с завязками под подбородком. Я поблагодарил Падди и пообещал вскоре вернуть его, попрощался с Гуннаром Холтом и отправился в опасное путешествие к центру Осло.