Смертельно безмолвна - 2

Дьюал Эшли

Эбигейл, на земле. Я вижу ее с дыркой в голове, из которой тянется алая лужа. Крик.

Хэрри вскакивает с земли, Джейсон подрывается на ноги. Наши враги уходят, а я не схожу с

места, прибывая в трансе и видя происходящее в замедленной съемке, на повторе. Снова и снова.

Снова и снова. Выстрел, падение. Выстрел, падение. Мои глаза так широко раскрыты, что резь

прошибает веки, скулы, виски. Я просто стою, просто наблюдая

за тем, как мой брат качает в

руках мертвое тело одиннадцатилетней девочки, и я просто молчу.

Я убил ее. Убил Эбигейл Роттер. Сказал, что спасу. И убил.

– Мэтт... – Джейсон оборачивается, а я пячусь назад, закинув за голову руки. В груди растет

нечто колючее, горячее, неистовое, оно пульсирует, орет, вопит, оно заставляет все во мне гореть

от адской боли. Оно не дает дышать, я задыхаюсь. Хватаюсь рукой за горло, чувствую, как под

пальцами сводит мышцы, и пошатываюсь назад, все дальше и дальше.

– Мэттью, постой.

Я не стою. Я срываюсь с места, словно обезумевший, словно не соображаю и ничего не

вижу перед глазами. Я несусь сквозь лес, сквозь время и пространство, и единственное, что

слышу – это выстрел, после которого я стал убийцей, а Эби - моим прошлым.

Я неистово работаю руками, грубо разрывая воздух перед собой, я бегу изо всех сил, не

испустив звука, не проронив слов. И я не чувствую своих ног, врезаясь ими так резко в землю, что удары отдаются по всему телу и прошибают голову.

Я не понимаю, сколько проходит времени, даже не понимаю, куда бегу. Лишь достав из

кармана ключи, распахнув входную дверь, я осознаю, что пришел домой. В свой дом. Я взлетаю

по лестнице, бегу в свою комнату и пересекаю порог, отрывисто вдыхая, выдыхая воздух.

Останавливаюсь в центре. Впиваюсь пальцами в волосы и порывисто наклоняюсь.

Я не мог этого сделать. Нет. Все это очередная иллюзия Меган фон Страттен. Да, все это

обман. Я уверен. Я знаю, знаю, знаю.

– Нет! – Ору я, запустив пистолет в стену. Звучит грохот, по комнате проносится эхо, и я

горблюсь под его натиском, вцепившись пальцами в пульсирующее от злости лицо. Не верю, не

могу поверить, это невозможно, так не должно было случиться. – Нет, нет! Нет!

Упираюсь лбом в стену и грубо ударяю по ней кулаком. Пальцы сводит. А я все бью и бью, и

бью, и ору, что есть мощи, до срывающегося голоса, до рези в глотке! Эбигейл.

– Я не хотел, – взвываю я не своим голосом, зажмурившись, – не хотел.

– Я же сказал тебе не возвращаться, пока ты... – Это отец. Он оказывается в спальне

неожиданно, и я испуганно

поднимаю голову. Папа затихает, смотрит на мое лицо, на мои руки и

рассеянно поводит плечами. – Что с тобой? Что ты делаешь?

– Ничего.

Отстраняюсь от стены и смахиваю мокрые полосы с глаз. Лишь потом понимаю, что

оставляю кровавые разводы от разбитых костяшек пальцев. Глаза отца округляются, он ко мне

идет медленным шагом, будто я свирепое животное, готовое в любом момент рвануть на него и

вспороть ему глотку. Но я не сорвусь. Я держу все под контролем. У меня всегда все под

контролем. Всегда. Всегда!

Импульсивно отворачиваюсь и стискиваю виски в ладонях до такой степени, что моя голова

вот-вот взорвется, словно воздушный шар, словно грецкий орех.

– Я не помог ей, не помог, – мямлю я, осматривая комнату невидящим взглядом.

– Кому, Мэтт? Что стряслось? – Отец шумно выдыхает. – Какого черта ты творишь?

– Все в порядке.

– Мэттью, что случилось?

– Все в порядке.

– Если ты сейчас не...

– Я же сказал! Все хорошо, отлично, нормально! У меня все в порядке! – Я кидаюсь к

книжному шкафу и со всей силы ударяю по нему ногой. – В порядке! – И ударяю вновь. И вновь,

и вновь. И я ору, и бью, и папа вдруг оказывается рядом и сжимает меня в стальных тисках, которые душат, которые не дают разбить себе череп, сорвать с себя кожу. – Нет, я должен, должен был остановить это, я должен был!

– Все хорошо, сынок.

– Нет, нет.

Папа внезапно проходится ладонью по моей шее и крепко прижимает к себе. Я давно не был

к нему так близко, давно не чувствовал его защиту или поддержку. Он сдавливает своей

гигантской ладонью мой затылок и шепчет:

– Я с тобой, Мэтт, все хорошо.

– Ты не понимаешь, – я пытаюсь вырваться, – ты ничего не понимаешь!

– Тише, успокойся. Успокойся. Ладно? Я с тобой. С тобой.

Его слова заставляют меня превратиться в маленького мальчишку, который неистово и дико

нуждается в таких словах, нуждается в родителях. Я вцепляюсь в плечи отца, как в нечто святое, крепкое, важное, и порывисто опускаю голову.

– Что я натворил, – плачу я, давясь идиотскими слезами, – что я сделал, что я...

Голос срывается, пальцы болят, и тогда отец обнимает меня еще крепче.

– Я здесь, Мэтт. Я рядом. Ты дома. Все будет хорошо.

Не будет. Но я верю, потому что я верю в ложь во благо. Верю в то, чего нет. Верю в людей,

которые умерли сегодня вместе с Эбигейл Роттер.