Смертельно опасны (антология)
Шрифт:
«Времена нынче скверные, – сказал лорд, – и королева заставляет меня выбирать между топором и веревкой. Девушка – моя гостья. Если я послушаюсь, мой дом будет проклят навеки, откажусь – нас сотрут в порошок».
«Нам так и так конец, – подхватил его брат. – Принц сильно привязан к этой чернавке, а дракон его вот он, тут. Мудрее всего было бы убить их обоих, иначе принц спалит замок дотла».
«Королева запретила чинить ему вред, – напомнил лорд Моутон, – а двух гостей убить вдвое хуже, чем одного. На свою погибель прочел я это письмо».
«Кто сказал, что прочли?» – вставил тут мейстер.
Нам неведомо,
Никто не знает, как провели принц и его возлюбленная последнюю свою ночь в замке Моутона. Наутро они вышли во двор, и Дейемон помог Крапиве оседлать Бараньего Вора, которого она кормила каждый раз перед вылетом: сытый дракон охотнее повинуется ездоку. В то утро она скормила змею черного, самого большого в замке барана, сама перерезав горло животному. Когда она садилась на дракона, пишет Норрен, ее кожаный камзол был запятнан кровью, а по щекам текли слезы. На прощание они с принцем не сказали друг другу ни слова, но когда Бараний Вор взмыл в рассветное небо, Караксес издал такой вопль, что в окнах башни Джонквиль вылетели все стекла. Крапива, повернув к Крабьей бухте, скрылась в тумане, и больше ее в замке не видели.
Позавтракав с лордом Моутоном, принц сказал: «Благодарю вас за гостеприимство и говорю «прощайте». Оповестите всех, что я лечу в Харренхолл; если мой племянник осмелится сразиться со мной, он найдет меня там одного».
Как только Дейемон растаял вдали, мейстер Норрен сказал лорду: «Сорвите с меня цепь, свяжите мне ею руки и выдайте меня королеве. Я упредил изменницу, позволив ей убежать, и сам стал изменником». – «Пусть твоя цепь остается на месте, – отвечал лорд, – мы все здесь изменники». Той же ночью в замке спустили знамена Рейениры и подняли золотых драконов короля Эйегона.
Над почерневшими башнями Харренхолла знамен вовсе не было. Приютившиеся в подвалах бездомные разбежались, услышав шум крыльев Караксеса. Принц Дейемон бродил по гулким чертогам один, отмечая каждый прошедший день зарубкой на сердце-дереве в богороще. Тринадцать глубоких отметин и посейчас там видны; лорды Харренхолла говорят, что каждую весну эти старые раны наливаются кровью.
На четырнадцатый день замок покрыла тень, упавшая не от облака. Все птицы в богороще разом поднялись в воздух, горячий ветер погнал по двору опавшие листья. В небе показался Вхагар, а на нем в черной с золотом броне сидел Эйемонд Одноглазый.
Он прилетел не один, а с беременной Алис Риверс; черные волосы струились по ветру у нее за спиной. Дважды облетев Харренхолл, Эйемонд посадил Вхагара на внешний двор ярдах в ста от Караксеса. Драконы злобно переглядывались, Караксес растопыривал крылья и шипел, пуская дым из ноздрей.
Эйемонд помог сойти женщине и сказал: «Говорят, ты нас ищешь, дядюшка».
«Только тебя, – отвечал Дейемон. – Кто сказал тебе, что я здесь?»
«Моя леди. Она видела тебя в тучах, и в горном пруду на закате, и в костре, который мы
«Будь я не один, тебя бы здесь не было».
«Но ты один, и я здесь. Ты, дядюшка, зажился на свете».
«С этим я спорить не стану».
Старый принц взобрался на Караксеса, молодой поцеловал свою женщину, вскочил на Вхагара и приковал себя четырьмя короткими цепями к седлу (Дейемон этого не стал делать). Караксес дохнул пламенем, Вхагар взревел, и оба поднялись в небо.
Дейемон, нахлестывая Караксеса бичом со стальными нитями, быстро скрылся за облаками. Вхагар, старше и намного крупнее его, набирал высоту медленно, описывая круги над водами Божьего Ока. Солнце клонилось к закату, и спокойное озеро сверкало, как лист кованой меди. Алис следила за поединком с башни Королевский Костер.
Бой начался внезапно. Караксес, как молния, обрушился на Вхагара с криком, который услышали на дюжину миль окрест. Атаковал он со стороны заходящего солнца и невидящего Эйемондова глаза. Драконы сцепились на красном как кровь небосклоне, и рыбаки внизу ждали со страхом, что самые тучи вокруг них вот-вот вспыхнут. Черные зубы Караксеса сомкнулись на шее Вхагара, Вхагар вспорол врагу брюхо и оторвал крыло; оба с головокружительной скоростью неслись вниз.
В этот миг, по преданию, Дейемон перескочил со своего дракона на вражеского с Темной Сестрой, мечом королевы Висеньи. Не успел Эйемонд отстегнуть свои седельные цепи, Дейемон сорвал с племянника шлем и вонзил меч в его слепой глаз так, что острие вышло из затылка. Еще мгновение, и драконы рухнули в озеро, взметнув водяной столб вышиной с Королевский Костер.
Рыбаки, видевшие это, говорили, что такого падения никто не мог пережить. Так и вышло. Караксес с оторванным крылом и распоротым брюхом выполз все же на берег из дымящихся вод и испустил дух под стенами Харренхолла. Вхагар с разорванной глоткой ушел на дно, и вода вскипела над местом, где упокоился сей колосс. Нашли его годы спустя, уже после Пляски Драконов; к седлу был прикован скелет Эйемонда в доспехах и с Темной Сестрой в глазнице.
Нет сомнений в том, что и принц Дейемон погиб. Тела его не нашли, но течения Божьего Ока коварны, и голодная рыба ходит в нем косяками. В песнях поется, что принц выжил, отыскал свою Крапиву и жил с ней до конца своих дней, но историку подобные вымыслы не приличествуют.
Было это на двадцать второй день пятой луны 130 года. Дейемону было тогда сорок девять, Эйемонду едва исполнилось двадцать, Вхагару, самому большому после Балериона Черного Ужаса дракону Таргариенов, минул сто восемьдесят один год. Так погибло близ пр'oклятого замка Черного Харрена последнее существо, помнившее Эйегона Завоевателя. Очевидцев было немного, и о последней битве принца Дейемона стало известно не сразу.
Одиночество королевы Рейениры усугублялось. Приказав арестовать Аддама Велариона, подозреваемого в измене, она лишилась не только дракона вместе с наездником, но и десницы – а ведь больше половины людей, которых она привела сюда с Драконьего Камня, присягали дому Веларионов. Узнав, что лорд Корлис брошен в темницу под Красным Замком, они стали уходить сотнями. Одни вливались в толпу на Сапожной площади, другие, правдами и неправдами покидая город, возвращались на Дритфмарк; на оставшихся тоже полагаться не приходилось.