Смертельно прекрасна
Шрифт:
– Нет у нас никакой книги, – присев напротив, говорит Норин и медленно покачивает головой. – Это тебе не Зачарованные.
– Ты смотрела Зачарованных ?
– Все смотрели Зачарованных ! – Почти обижено отвечает она , а я смеюсь.
– Ведьмы смотрели сериал про ведьм ? Надо же. И как вам? Мнение профессионалов.
– Неплохо, – заумно кивнув, отрезает Мэри-Линетт, – я почти им поверила.
– Почему почти?
– Потому что в реальности ни одна разумная женщина не избавится от …
– Ох, – взвывает Норин, перебив сестру, –
– Какую тему?
Тетя Норин закатывает глаза, а Мэри-Линетт придвигается ко мне почти вплотную и недовольно сводит брови.
– Всеми фибрами своей души я ненавижу эту Фиби. И знаешь почему?
– Почему?
– Я проверю курицу, – взмахнув руками, отрезает Норин и поднимается с кресла. На лице ее проскальзывает смышленая улыбка , и, уходя, она касается пальцами плеча сестры, а затем подмигивает мне, мол, крепись, сейчас на тебя выльют целую тонну негатива.
– Ну, так что? – Улыбаюсь я, взглянув на тетю Мэри. У нее удивительный цвет глаз. Бирюза, разбавленная изумрудными узорами. – Что не так с Фиби? Она мне нравилась…
– Она всем нравилась, пока не совершила две самые ужасные ошибки в своей жизни.
– И какие же ошибки?
– Подстриглась, как парень , и убила Коула, естественно ! – Мэри-Линетт фыркает, а я смотрю на нее и никак не могу убрать с лица эту глупую улыбку ! Я хохочу, будто бы меня щекочут одновременно несколько рук ! – Честное слово, я почти уверена, что волосы она отстригла на почве эпичного расставания! Совсем с катушек съехала.
– И не говори. – Возмущенно причитаю я. – Надо же было так подстричься?
– Надо же было убить любовь всей своей жизни. З наешь, людям невероятно трудно найти того самого… Но если ты его находишь, нужно схватиться за него руками, ногами, зубами и не отпускать. Я серьезно! Не отпускать ни на секунду. Люди иногда думают, что быть одиноким – это выбор. Нет. – Тетя Мэри покачивает головой и протяжно выдыхает. – Никакой это не выбор. Никто не выберет одиночество взамен любви. Если человек так делает, говорит, словно ему лучше быть одному, значит, он обманывает. Ничего не лучше. Просто его никто не любит.
– А почему ты одна? – Вдруг спрашиваю я и смущаюсь собственной бестактности. У меня лицо вспыхивает, покрывается красными пятнами, и я виновато хмурюсь. Черт. Мне, наверно, никогда не удастся контролировать поток своих мыслей. – Прости, я не…
– Ничего. Н ормальный вопрос. За что ты извиняешься?
– Это не мое дело.
– Не выдумывай. – Мэри-Линетт пожимает плечами, отводит взгляд , а у меня внутри все переворачивается, едва я замечаю ледяную грусть, проскользнувшую в ее глазах. Тетя нервно дергает уголками губ. – Я не могу. Не могу быть с кем-то.
– Почему? Ты боишься, что он не примет того, кто ты?
– Нет. Когда человек любит, он, пожалуй, со всем может смириться.
– Тогда в чем дело?
Мэри неуместно смеется, посматривая на меня, и в этом ее взгляде столько отчаяния и какой-то нежности, что я растерянно застываю.
– Чего ты молчишь?
– Не знаю, я…, наверно, это глупо. – Мэри пожимает плечами и хмурится.
– Что именно?
– Я думаю о Норин, о ее проклятье. Я не представляю, как мне любить кого-то, зная, что она любить не имеет права. Не смогу сделать ей так больно.
Удивленно вскидываю брови и опускаю взгляд на свои пальцы.
– Ты очень хорошая сестра, тетя Мэри, – шепчу я, – правда.
– Эти ее свитера под горло, собранные волосы…, – Мэри-Линетт порывисто головой покачивает, стиснув зубы, – Норин пытается закрыться в себе, отталкивает любого, кто на пути ей попадается, лишь бы не становиться ближе, не поддаваться соблазну, а чем я ей на это отвечу? Счастливыми отношениями? Ну, нет… Люцифер проклинает не человека. Он проклинает всю его семью, потому что боль у нас общая, Ари. Я никогда не впущу в свое сердце человека, пока не буду уверена, что моя сестра счастлива. Понимаешь?
Киваю и молча мну ладони. Неожиданно мне становится грустно.
– Знаешь, иногда я смотрю вокруг и думаю, что любви нет, – задумчиво протягивает Мэри-Линетт, – тогда я уверяю себя, что мы с Норин ничего не теряем.Л юди предают, и люди бросают. Душу лечит только близкий. А затем он ее и калечит. Разве это любовь? Не верю и не хочу верить. Но потом…
Тетя усмехается, а я с любопытством подсаживаюсь ближе.
– Что потом?
– Потом я вижу, как старики идут по улице… – Мэри смеется, наверняка, считая свои слова полной глупостью. – Как сплетены их пальцы, как покоится ее голова на его плече… Или я вижу, как молодая девушка изо всех сил прижимает к себе парня. – Она вдруг в мои глаза так пристально смотрит, что внутри у меня все переворачивается. Я непроизвольно застываю. – Как она глядит на него испуганно, просит не уходить, а он не уходит.
Мы молчим. Просто смотрим друг на друга, и в глазах Мэри-Линетт появляется едва заметная, мутная пелена, блестящая в тусклом, желтоватом свете. Она неуклюже ладонью по моей щеке проходится и, смеясь, поджимает губы.
– Твое сердце сейчас выскочит из груди.
– Хватит слушать мое сердце, – отрезаю я, смущенно улыбнувшись.
– Это не так-то просто , Ари. У людей всегда так. Они живут , и сердца их бьются.
«У людей». Мне в голову внезапно приходит безумная мысль! Хмурю лоб, прожигая взглядом стену за спиной Мэри-Линетт, и прищуриваюсь.
– В проклятье тети Норин говорится, что она не может любить человека.
– И?
– Человека! – Я вдруг резко отстраняюсь и поправляю руками волосы. – Понимаешь?
– Пока что не очень, – признается тетя Мэри, – к чему ты клонишь?
– К тому, что Норин должна не человека полюбить, а кого-то, ну…, я даже не знаю…, оборотня, например. – Многозначительно вскидываю брови и слежу за тем, как лицо тети Мэри вытягивается от искреннего удивления. Сколько раз они мне твердили, что Джейсон не человек , а я даже бровью не повела, не додумалась. Это же очевидно.