Смертельно прекрасна
Шрифт:
– О, да, – саркастически протягивает тетя Норин, – какая нелепость. Наверно, любить можно только на бумажных страницах.
– Выходит, что так.
– Не думай об этом, живи дальше. Если чувства есть, они никуда от тебя не денутся.
– А если нет?
– Тогда время излечит привязанность ,– тетя передергивает плечами , – как оно лечит все, что когда-либо причиняло боль, или доставляло удовольствие. Увы, ничто не вечно.
– И любовь? – Осторожно интересуюсь я, чтобы совсем не показаться ненормальной.
Тетушка задумчиво отводит взгляд, дым от сигареты расплывается по комнате. Меня одолевает странное любопытство и усталость, я жду ответа, а Норин молчит, продолжая в немой сосредоточенности изучать давно знакомую мебель, окна, потертые
– Я в нее не верю, – наконец, говорит она. П ереводит на меня взгляд и вдруг широко улыбается, сверкнув кристально-голубыми глазами, – но если сможешь, переубеди меня, я бы хотела ошибаться.
Хмыкаю и расстроенно киваю. Пожалуй, чем дольше я живу, тем больше перестаю в этом видеть смысл – в борьбе, в поиске. Нам даже самим себе страшно признаться, что мы что-то чувствуем. Тогда какой смысл чувствовать, если мы все равно все отрицаем?
Я запираюсь у себя в комнате, делаю уроки, потому что делать мне больше нечего, и думаю о том, что не хочу испытывать глубокие чувства. Зачастую именно они виноваты в том, что становится паршиво. Ну, а в таком случае, пошли они к черту.
И Мэтт пошел к черту.
И его святая Джил. Надеюсь, ее действительно защищает сам Иисус, потому что я на этот день запланировала каждые несколько минут безжалостно и несносно ее проклинать.
***
Доротея, Хейзел и Меган – так звали наших гостей. Доротея – фурия , превращается в бешеного монстра с пеной у рта и ободранными крыльями… Я сначала решила, что Норин шутит, но потом увидела ее сведенные брови и отбросила сомнения. Хейзел же проникает во сны… Теперь я не совсем уверена, что мне случайно приснилось райское озеро , которое еще находится рядом с последним домом слева на улице Вязов в пятницу тринадцатого.
Ну, и Меган фон Страттен. Пожалуй, ее история самая занимательная.
Начнем с того, что ей много лет… Первым ее проклятьем стало – бессмертие, и я бы не сказала, что это чертовски ужасное наказание, но, видимо, неприятностей от него очень много. Например, ты наблюдаешь за тем, как умирают все твои близкие, как года сменяют друг друга, а люди умудряются повторять те же ошибки. Мэри говорит, ей сто шестьдесят три года. Но это неточные сведения. Никто не знает, когда именно Люцифер пожаловал к молодой мисс фон Страттен. Но все знают, что она была настолько прекрасной, что он не смог устоять пред ее красотой и проклял вечным скитанием по земле под своим любезным архангельским крылом. Изначально Меган могла лишь проникать в сознание людей. Она искусно читала их мысли. Но вскоре ее способности приумножились, и она обрела новую силу: стала не просто опасной ведьмой, но и реальной угрозой для Хозяина, ведь овладела двумя из трех базисных элементов , из которых, как мне объяснили тетушки, состоит все и вся в этом мире. А, собственно, избавляться от мисс фон Страттен Люцифер не хотел. Она была и остается жемчужиной его чудесной коллекции страдающих женщин, пропитанных яростью к окружающему миру, который когда-то их отверг. Поэтому вместо того, чтобы с ней расправиться, Он одарил ее новым проклятьем… Невидимый для окружающих огонь прожигал ее тело в дни языческих праздников, и Меган горела. Горела, задыхаясь в муках, прибывая в агонии. Ее тело пылало, тогда как на самом деле ничего с ней не происходило, но мысленно женщина умирала. Ч увствовала, как кожа превращается в черную корку, как бурлит кровь, лопаются вены. Каждый праздник для нее был невыносимой мукой, и тогда она сдалась. Продала душу Люциферу, но взамен попросила свободу – свободу от огня.
Сейчас Меган фон Страттен – многовековая заноза в моей заднице. Я иду на стадион и нервно оглядываюсь, потому что жду, что она появится на горизонте. Как я поняла, меня постигла похожая участь: или я умру, или соглашусь служить Люциферу. Но я не хочу ни на что соглашаться. А это означает лишь одно: в любой момент костлявые руки мисс фон Страттен могут вынырнуть из-под земли и потащить меня за собой.
На стадионе собрался весь городок. Астерийцы заполнили трибуны, нарядились, как и подобает верным фанатам местной футбольной команды, в сине-белые вещи; оркестр ни на секунду не утихает, комментатор, восседающий на вышке, орет что-то в микрофон. И я должна почувствовать благоговейный трепет! Или ощутить причастность к этому месту , событию , но я просто верчу головой в поисках угрозы. Я должна была остаться дома, но я не осталась, потому что решила, что зло настигнет меня в любом случае, если уж захочет, и тут не важно: закрыться в четырех стенах или прыгать в мини-юбке по полю. Если Мегс решит свернуть мне шею, она найдет меня даже на другом конце света.
Рядом скачут чирлидерши, а я лишь неуклюже повторяю за ними движения, глядя на трибуны, где притаились Норин и Мэри-Линетт. Они прижались друг к другу, словно им холодно , но я знаю, им просто не по себе из-за того, как смотрят люди, как они прожигают их настороженными и недоуменными взглядами. Люди уже забыли, когда в последний раз сестры Монфор посещали городские мероприятия. Более того, они боятся, что произойдет нечто плохое. И судить их, пожалуй, глупо, но я злюсь, стиснув до боли зубы. Это ужасно несправедливо! Тетушки не делали ничего плохого. Они не заслужили такого отношения. Но разве люди понимают? Нет, конечно, нет. Если бы понимали, меня бы не похитили и не клеймили, как в средневековье.
Внезапно я вижу, как за пять минут до начала первого тайма, из раздевалки выходит Бетани Пэмроу. Она поправляет рукава формы, ловкими движениями приглаживает юбку и врезается носками в землю, когда на нее напрыгивает, словно пантера, тренер Хокингс.
– Пэмроу, где тебя носило!
– Я болела. – Бет держится ровно. С вызовом глядит на тренера. – Сильно болела.
– Ты не можешь болеть, когда на носу игра.
– Этого больше не повторится.
– Не повторится, потому что ты отстранена.
Темные глаза девушки округляются… О на ошеломленно раскрывает рот и застывает, так и не придумав, что сказать , но в этот момент на меня находит нечто странное. Я вдруг подаюсь вперед. Откашливаюсь и встречаюсь взглядом с бездушными глазами тренера.
– Вы не отстраните ее. – Решительно шепчу я. – Вы понимаете , что Бетани болела.
– Что? Я не…
– Вы волновались за нее , – продолжаю я , приблизившись к ней почти вплотную, – и я уверена, что вы счастливы ее видеть. Верно , тренер Хокингс?
Женщина хлопает тонкими ресницами. Застывает на несколько вечных секунд, так и сжимая в пальцах широкий блокнот, а затем встряхивает головой, будто очнувшись.
– Пэмроу, – отрезает она, – хорошо, что ты выкарабкалась, девочка. Давай, становись на свое место, без тебя эти вешалки ничего не умеют.
Хокингс похлопывает ее по плечу, уходит, а Бетани переводит на меня недоуменный взгляд, полный, пожалуй, странной растерянности, словно она не верит своим глазами. Не знаю, что на меня нашло, но я вроде как попыталась ей помочь. Наверно.
– Ну, ты…, – чешу шею, – становись, в общем.
Бет вскидывает брови, а я делаю ноги. Если бы Бетани была парнем, можно было бы подумать, что я за ней ухаживаю , но, к счастью, она не парень, так что это просто женская солидарность. Или как это еще называется?
Игра только началась, а мне уже дико надоело махать помпонами. Футболисты лихо носятся по полю в тщетных попытках покалечить друг друга, а счет не сдвигается с места.
Самая скучная игра в мире. Честное слово! С безмерно огромной долей скептицизма я слежу за рассекающими воздух молекулами спортсменов и радуюсь лишь в те моменты, когда у кого-то заплетаются ноги, или когда футболисты накидываются друг на друга, так и валяясь пирамидой. Они еще смешно бурчат, злятся, плюются оскорблениями, а я шире улыбаюсь, ведь у меня билет в первом ряду! Я слышу абсолютно все ругательства и вижу абсолютно все эмоции. Мне даже в какой-то момент кажется, что ребят тренер учит не в футбол играть, а корчить лица, импровизировать драматичные фразочки. Иначе не смогли бы они так правдоподобно смотреться с красными и набухшими горечью глазами на фоне этой идиотской, гигантской формы.