Смертельно влюблён

Громова Лиза

— Ты бы была со мной без всего этого?

Я ведь не могу быть уверен в этом, но как я мог добавиться тебя всеми силами, чтобы вот так вот ужасно сломать?

Я добился, чего хотел.

— Ты больше не существуешь без меня, малышка.

Моё лицо, обожжённое слезами, прислонилось к неподвижным ножкам, которые больше никогда не почувствуют его на себе.

— Маленькая моя, родная — шепчу я, как на исповеди перед Богом, — ты когда-нибудь меня за это простишь?

Эпилог

Когда-то

ты по глупости подумала, что от твоего ответа зависит моё будущее — наше. Что греха таить, во мне тоже пролетела такая мысль. Но это ничтожное мгновение, которое подобрала под себя моя давно забытая совесть. Твои слова, твоя мольба — ничего и никогда не изменят. Моё будущее, как и вся моя жизнь, зависит только от тебя, но не от твоего ответа. Сколько криков твоих было послано в мой адрес, но все они тщетно затихали, потому что не в силах твои маленькие ручки остановить всё моё тело. А кроме них у тебя больше ничего не работает.

Для того, чтобы всплыть, мне надо было спуститься на самое дно, иначе от чего отталкиваться? И я побывал там, вся моя безбожная жестокость предстала перед тобой, но ты так надеялась, что я ею не воспользуюсь.

Нет, я не садист, не маньяк и не псих. Я просто обречён с того самого дня, как увидел тебя. Как поздно пришло ко мне осознание того, что ты, любимая, — моё помешательство, зависимость и одержимость. Вколи мне то, что по моей вине вкололи тебе, — я не почувствую. Единственное, что заставит меня прийти в себя — твой уход. Но я предотвратил такое развитие событий.

Буду подыхать в страшнейших муках, буду гореть в аду, пусть дьявол лично за мной придёт после всего, что я сделал, но я не отпущу твоей руки.

Надо будет, мы ослабим тебе и руки, и зрение пропадёт, и слух, и даже речь. И сказать, что я изверг — тобою так любимым, надеюсь, — ты не сможешь. Ты будешь вынужденна находиться здесь, под моим контролем. Впрочем, как и сейчас. У тебя нет выбора, нет шанса. А если когда-то и появится что-то из этого, то я изничтожу всё и всех, кто причастен к твоей возможной свободе от меня.

В моей грязи ты провела столько времени. Грязи лжи, лицемерия, жестокости, эгоизма и прочих моральных уродств. И самое прекрасное, что проведёшь в ней всю свою жизнь.

Только на том свете мы сможем расстаться. Ты перейдёшь в рай, оставив меня на растерзание дьяволу. Но если это плата за твою любовь — я заплачу сполна.

Одно мгновение с ней, где она ждёт своей участи очередной ночью, взамен на вечность в адских муках — равносильный обмен.

Наша жизнь идёт по плану, где я всегда прощу твоего прощения. А если ты не прощаешь, то я вынуждаю тебя.

Рано или поздно ты простишь меня. За всё. Ведь самое страшное уже позади. И всё, что будет дальше, лишь цветочки. Если только ты не вынудишь меня сделать что-то хуже, чем то, что было.

Она

сидела на стуле у зеркала, расчёсывая свои волосы, которые походили на жидкий мёд.

Как же быстро они отрастают. И как же сильно это мешает мне. Мешает быть с ней поистине гуманным. Человечным.

На тумбочке лежали ножницы, тщательно мной подготовленные ещё с утра. Ведь больше так ходить она не может. Больше ни один миллиметр не должен вырасти.

Беру инструмент. Подхожу к ней сзади. Забираю расчёску и бросаю её на кровать.

Она сидела здесь лишь потому, что я позволил, сам её посадил. Так Полин не посмела бы даже приподняться на руках, лёжа на кровати.

Каждое моё слово для неё стало больше и важнее, чем божьи заповеди. Её послушание для неё залог спокойной ночи, где я не делаю с ней того, что приносит ей боль и страдания до сих пор.

— Как же быстро они отрасли, — произношу, собирая их свободной рукой в маленький хвостик. — Тебе же самой это не нравится, правда? Они не нужны тебе, как и ноги, как и руки, — взволнованно говорю я, поглаживая всё ещё целые и невредимые волосы.

— Зачем ты снова хочешь это сделать? Тебе ведь самому не понравится это, — тоскливо объяснила она, поворачиваясь ко мне головой и туловищем настолько, насколько это возможно.

— Что ты такое говоришь? Мне всё в тебе нравится. Я мечтаю о том дне, когда на твоей голове и волоска не будет, слышишь? — говорил я, поворачиваю её обратно к зеркалу. — Мы с тобой никогда не позволим, чтобы они спадали на плечи. — Одна рука собирает все волоски воедино, другая срезает всё лишнее, что не должно быть у неё.

Ни один мышц не дрогнул.

— Скажи мне, я всё правильно делаю? Ты ведь не посмеешь уйти от меня, милая?! — судорожно выговариваю я, на что она не отвечает.

Разворачиваю её к себе. Хватаю за запястья. Нежные, боящиеся моей хватки. Пальцы сдавливали её маленькие косточки.

— Прошу тебя, ответь мне, ответь мне прямо сейчас! Пока я не набросился на тебя здесь! Скажи, скажи, молю, ты не уйдёшь от меня? Ты любишь меня? Ответь мне немедленно!

Руки подсознательно поднимают её, прижимая к стенке. Онемелые ножки вяло болтались.

— Будешь издеваться надо мной? Мало тебе всего, что было? Хочешь ещё? Я в последний раз тебя спрашиваю, если ты мне не ответишь, то вообще слова в своей жизни больше не посмеешь сказать. Ты любишь меня?

Я больше не мог терпеть, не в силах ждать. Хотелось впечатать её в эту стену, чтобы не могла выскочить из моей сноровки. Никак. Никогда.

— Да... — прикрыв глаза, горестно и боясь моих дальнейших действий, но всё же ответила она.

— Да? — спросил я, не веря своим ушам.

Столько времени я не смел спрашивать это, боясь искалечить свою прелесть до полусмерти, услышав ядовитое «нет» в её исполнении.