Смертельное лекарство
Шрифт:
Я шагнула к столу. Заперт, конечно. Ну, терять нам нечего — как пролетариату. Ну-ка, железяка, помоги еще разок.
Никакой еврозапор не устоит против обычного русского лома. Дверца, запиравшая ящики стола, с хрустом слетела с петель и упала на пол. Я занялась содержимым ящиков.
Так, служебное письмо на имя начальника железной дороги с просьбой выделить вагон для перевозок… Какая-то бумага не по-русски. Похоже, это немецкий — я-то сама учила английский… А это что? Кажется, это накладная.
«Интеркардио… стерон» — прочитала я по складам длинное название. Где-то
И тут в мозгу у меня словно что-то щелкнуло, и я вспомнила. Ну, конечно! Это то самое лекарство, которое так хвалила Ольга Павловна, моя соседка. Только жаловалась, что очень дорогое. А потом я читала это название на коробках на складе в Николином тупике.
Я ничего не понимаю… То есть речь идет не о наркотиках, не о водке — об обыкновенных лекарствах, так нужных людям. Отчего же такая таинственность? Что встревожило Бунчука? Почему Вязьмикин решил отказаться от торговли этими лекарствами? И почему эта торговля была так выгодна?
Да, Бунчук писал что-то об устранении конкурентов. Можно предположить, что поставщик лекарств, убивая владельцев аптек, запугивал остальных и заставлял брать товар только у него по запредельной цене. Но все равно, сумасшедших денег на этом не сделаешь. А судя по количеству крови вокруг этого дела, по тому, что в него вовлечен Спиридон с его репутацией безжалостного убийцы, дело весьма прибыльное и деньги именно сумасшедшие.
Я продолжила свои поиски. Вот еще накладные. Язык понятный, только написано как-то странно. А, вот в чем дело — товар шел через Белоруссию. А это что за бумажка? Одни печати, ничего, кроме печатей: таможни, санитарного контроля, погранслужбы, ОВИРа, МВД… А может, где-то притаились и сами печати?
Я вынула второй ящик, потом нижний. Так и есть! Целый набор самых различных печатей. С помощью этого арсенала, имея под рукой обычный принтер, можно изготовить любой документ. Это уже кое-что, но все равно мало, чтобы привлечь обитателей домика к ответственности. Самое большее, что им можно вменить в вину — мошенничество, подделку документов. Да и это еще доказать надо.
Уф, спина устала и ноги — на корточках сидеть. Я выпрямилась и оглядела кабинет. Взгляд остановился на висящих над столом фотографиях. Я подошла. На одной была изображена группа людей. Снимок был сделан, как видно, после удачной охоты — охотники с ружьями стояли вокруг убитого лося. В центре — высокий человек с жестким выражением лица. Очень знакомого лица. Лица, которое я то и дело вижу по телевизору. Ба, да это же наш депутат! Как же, как же. Наш знаменитый земляк, ходатай по делам области в Думе. Он там главный поборник законности. Вечно кого-то разоблачает.
А кто это рядом с ним? Этого человека я тоже когда-то видела при весьма торжественных обстоятельствах. Тут он в каком-то дождевике, в сапогах. Ну-ка, попробуем его мысленно переодеть. Костюм? Нет. Мундир? Нет, не то. Белый халат! Точно — это начальник нашего облздрава, вот кто. А третий… Я уставилась на снимок, не веря своим глазам. Да, у меня были смутные догадки, но чтобы вот так и в такой компании… Так вот в чем секрет непотопляемости этого человека и всей его «конторы». У него такая «крыша», которая никакому Турку и не снилась, а тем более моим знакомым Митрохину и Лунину. Но ведь он не раз уже мог меня убить. Или просто отстранить от расследования, однако не пошел на это. Почему?
Увы, мне не удалось закончить свои размышления. На улице раздался шум мотора, и возле дома остановилась машина. Я кинулась к выключателю. Поздно! Те, на улице, несмотря на шторы, наверняка увидели свет в окнах. Надо уходить.
Я выскочила в коридор, прихватив с собой пачку накладных. Пролезла в лаз на чердак, выбралась на крышу. Моя веревка по-прежнему свисала с кронштейна. Я обвила ее ногами и скользнула вниз…
…И попала в крепкие, хотя и не слишком нежные объятия. Меня опрокинули на землю, на запястьях щелкнули наручники. Накладные разлетелись по земле.
— Она тут прихватила что-то, — услышала я знакомый голос.
Ох, никогда бы мне его не слышать!
— Собери все! — приказал другой голос, тоже хорошо мне знакомый. — Они все нужные, наша гостья ненужное брать не будет, она человек знающий. Так, теперь заводи ее в дом, там поговорим немного.
Меня ввели в дом. Мы поднялись по лестнице, и я вновь оказалась в кабинете, который так поспешно покинула всего несколько минут назад. Все так же висел над столом коллективный портрет удачливых охотников. Один из них, хозяин кабинета, только что завершивший свою успешную охоту уселся в кресло. Меня поставили против него. Спиридон развалился в другом кресле рядом.
Я во все глаза глядела на хозяина кабинета. Ведь передо мной сидел не кто иной, как знаменитый адвокат, защитник Олега Лунина и покровитель его жены Иван Георгиевич Жвания!
Несколько минут прошли в молчании. Жвания достал из ящика стола толстую сигару, не спеша закурил ее, внимательно посмотрел на меня, потом заговорил:
— Да, недооценил я тебя, Танечка дорогая, недооценил. Прыткая ты оказалась. Аж сюда сумела забраться. Скажи, а когда сюда лезла, ты уже знала, кто здесь хозяин?
— Не знала, — призналась я. — Но догадывалась. А скажите, Иван Георгиевич, почему вы не запретили мне проводить расследование? Вы же вроде решили — и вдруг передумали. Даже Катю уговаривали…
— Ха! — Он широко улыбнулся. — Это был хитрый ход! Разве я не понимал, что ты все равно дело не бросишь? Понимал. Но тогда я никак не смогу тебя контролировать. А так я в любую минуту мог затребовать отчет, получить нужную мне информацию. И потом, продолжая расследование, ты могла раскрыть моих врагов. Одного ты точно раскрыла.
— Кого же?
— Некоего Митрохина. Я понял, кто дал тебе сведения о Вязьмикиных, старшем и младшем, о Бунчуке. Затем ты помогла мне выйти на эту Бунчукову бабу.
— Это вы о ком?.. — пролепетала я, холодея в догадке.
— Будто не знаешь! — усмехнулся «защитник». — О Марине. Мы ее пока не ликвидировали — думаю провернуть забавную комбинацию с ее участием. Она ведь горит жаждой мести. Если ей подставить одного человека, убедить, что именно он и убил ее драгоценного Гену, — она его с удовольствием замочит. Да…