Смертельный контакт [= Соприкосновение]
Шрифт:
— Ты уходишь?
Впервые за утро часть камер, смонтированных в лаборатории, изменила свое положение, едва слышно прошелестев сервоприводами.
— Да я отлучусь. Ненадолго. Мне необходимо встретиться с Кириллом и поговорить с ним.
— Станешь его ругать?
— Извини, провокационный вопрос, — Морошев обернулся уже на пороге лаборатории. — Постарайся не делать скоропалительных выводов, хорошо?
— Я всесторонне оценю информацию, — пообещал ЭКАЛ.
Выйдя из помещения
Проклятье…
Ну, разве можно так злоупотреблять доверием?!
А сам-то? Тоже хорош, — использование служебного положения в личных целях… Но ведь я верил ему! — Морошев мысленно едва не сорвался на крик, столь сильны были обида и замешательство. — Он же мой сын, он… Как я мог отказать ему в общении с искусственным разумом, считая что Кирилл полностью понимает степень личной ответственности каждого, кто хотя бы косвенно причастен к проекту!
Безнадежно махнув рукой в ответ на собственные мысли, он коснулся сенсора мобильного коммуникатора, стилизованного под запонку.
Автоматический набор номера прошел без его участия, и вот из крохотного устройства, имплантированного за ухо, раздался сонный вопрос:
— Пап, ты?
— Разбудил? — Сергей Владимирович все еще находил в себе силы разговаривать спокойно. — Ты разве не на занятиях в академии?
— Слушай, не напрягай… Я взрослый уже. Нет у нас сегодня первой пары.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Так срочно?
— Немедленно, — голос Морошева окончательно утратил отцовские нотки.
— Ну, ладно. Давай поговорим.
— Где встретимся? — сухо осведомился Сергей Владимирович.
— Встретимся? Ну ладно, понял. Давай минут через пятнадцать на перекрестке, там, где подъем к остановке монорельса? Подъедешь?
— Да. Только оттуда без меня ни шагу, договорились?
— Да. До встречи.
Настроение у Морошева падало, как стрелка барометра перед бурей.
Заблокировав вход в лабораторию искусственного интеллекта, он предупредил дневную охрану, что вернется примерно через час, вышел из здания института на обширную парковочную площадку, предварительно подав сигнал с брелка.
«Шевроле-Ронго» цвета спелой вишни бесшумно подкатил к крыльцу института, и остановился подле Морошева, открыв водительскую и пассажирскую двери.
— Привет, Рон, — Морошев сел за руль.
— Доброе утро. Автопилот выключен, — доброжелательно сообщила аудиосистема.
— Да, вижу.
Сергей Владимирович мягко вырулил с парковки, направив машину вдоль корпусов института, к зданиям Академгородка, затем, почувствовав смутную тревогу, повернул направо и прижал машину к обочине.
Мимо спеша к входу в академию, шли двое знакомых парней.
Где
Да, точно, ребята из его группы. Морошев даже вспомнил имя одного из них, и, опустив стекло, окликнул:
— Евгений!
Молодой человек обернулся, при виде Морошева-старшего на его лице промелькнуло выражение досады, замешательства, но все же, сделав товарищу знак рукой: иди, я догоню, он подошел к машине.
— Доброе утро, — тон Сергея Владимировича на этот раз был нейтральным. — Я Кирилла ищу. У вас когда занятия начинаются?
— Да я уже опаздываю на первую пару.
— Вот как? Занятия не отменены?
«Женечка» — так его называли в группе, — нервно переступил с ноги на ногу.
— Да я не знаю, может быть…
— Так, прекрати выкручиваться! — у Морошева внезапно промелькнула нехорошая догадка. — Отвечай, Кирилл вообще на занятия ходит?
— Что я ему нянька что ли? — внезапно огрызнулся Евгений.
— Слушай, не хочешь неприятностей, говори все как есть. Ваши понятия «дружбы» еще пока что очень условны, поверь.
— Да не ходит он на занятия!..
— Как долго?
— Да уже недели две. Я свободен?
— Извини, что задержал.
Сергей Владимирович попытался дружелюбно улыбнуться, но вышло не очень-то естественно.
Подняв стекло, он развернул машину, направив ее к воротам.
На душе вдруг стало мерзко.
Значит, он лгал мне на протяжении многих дней. Улыбался, брал деньги, называл отцом, а сам лгал. Но почему?!
Состояние Морошева можно было понять. Он вырос на сломе двух эпох, прошел через чудовищный и непонятный современным поколениям пресс девяностых годов двадцатого века, когда единственным смыслом бытия в разоренной, доведенной до полной разрухи стране было выживание .
Сейчас, вспоминая то жуткое время, когда он и Настя, еще совсем юные — ему девятнадцать ей семнадцать, — полным ходом влетели во «взрослую жизнь», Сергей Владимирович даже не мог с точностью сказать, сколько раз в день удавалось поесть и чем вообще питались…
Однако, ничто не проходит даром.
Закалка, полученная в девяностые, стала основой для формирования мировоззрения семьи.
В те годы мало кто придавал истинное значение слову «семья», но Сергей и Анастасия, сумев выжить, начав зарабатывать деньги исключительно собственным умом, создали крепкий союз, не смотря на тяжелые жизненные обстоятельства и порой диаметрально-противоположные взгляды на реальность.
Сыну, которого они страстно желали, зачали с обоюдного согласия, была уготована иная судьба. По крайней мере, так казалось им. Все, что сами не получили в детстве, рано оборвавшейся юности, было бережно сохранено и преподнесено Кириллу.