Смертельный розыгрыш

Блейк Николас

— Как Элвин?— подсказал я.

— Как судите о других вещах,— сказал он с озорной улыбкой, очень похожей на братнину.

— Таких, как попытка соблазнить мою жену?

— Когда вы не цепляетесь за условности, в вас много человеческого.

— И вы ожидаете, что я всему этому поверю?

— Я допускаю, что это было бы слишком наивно.

— В вашем рассказе столько немотивированного, что я склонен поверить. Но объясните мне, что могло бы побудить Роналда убить свою жену?

— На вид он лощеный джентльмен, но если заглянуть в его душу — жутко мстительный тип. Не стану, конечно, уверять, что он ревнив, как восточный человек, и убил

свою жену за измену, но это не исключено. Я мог бы многое рассказать вам о Ронал-де, но не стану. Думаю, он увидел тут превосходную возможность отыграться за все на Эле. Братец изводил его как мог, выставлял посмешищем, к тому же для всего графства и деревни Эл по-прежнему остается сквайром. Это бесило Роналда. В океане он был крупной акулой, а в нашем деревенском пруду оказался мелким пескаришкой. Вот почему он пустил в ход деньги, скупая все подряд. Он пытался укрепить свое влияние.

— И поэтому швырнул в окно таверны гранату и подпалил собственные стога?

— Не прикидывайтесь идиотом. Все делалось для того, чтобы подвести старину Эла под монастырь. Он, дескать, большой шутник, начинает с забавных проделок, а потом срывается с цепи и творит черт-те что, а в конце отравляет бедную Веру. Именно такое впечатление стремился создать Роналд. И надо признать, он дьявольски умен: вся эта затея с отравлением, по-моему, вполне в духе Эла.

— Вы хотели сказать, вся эта затея с опрыскиванием духами? Ну уж эта блистательная идея, бесспорно, принадлежит Элвину, а воспользовался ли ею Роналд, чтобы отравить свою жену, это другой вопрос.

— Ничего подобного, старина. Эту идею подсказал моему брату Роналд, что бы он сейчас ни говорил.

— Об этом вам сказал сам Элвин?

— Кто же еще?

— Это нельзя считать объективным свидетельством.

— Я верю своему брату,— упрямо заявил Берти.

— Это очень трогательно — видеть, как вы поддерживаете друг друга в трудную минуту,— сухо произнес я.

— Перестаньте шпынять меня.— Берти говорил тоном обиженного мальчика. Очень для него характерно, что он не помнит о своих посягательствах на Коринну и Дженни — или не придает им значения — и возмущается любым проявлением недружелюбия с моей стороны. Отец его баловал, женщины слепо подчинялись его воле, даже Элвин по-своему, с обычной своей суетливостью, пытался защитить Берти от последствий его же собственных возмутительных выходок. Не удивительно, что при всеобщем попустительстве и привычке потакать своим прихотям Берти утратил чувство реальности. Типичный экстраверт, он судит о реальной жизни исходя из потребностей, впечатлений и усвоенных привычек.

Казалось, все уже сказано, но Берти не собирался уходить. Я предложил ему выпить, и, к моему удивлению, он согласился. Я зашел в дом. Выйдя с бутылками и бокалами на подносе, я увидел, что он стоит у центральной клумбы и, нагнувшись, нюхает розу.

Вдруг он отшатнулся, на его лице было то же самое выражение, с которым Элвин смотрел на Веру, когда она наклонила свою прелестную головку, чтобы вдохнуть аромат его бутоньерки. Потом он стал отмахиваться от чего-то невидимого. Зрелище было невеселое.

— В этом розане сидела пчела, черт бы ее побрал!— объяснил он, когда я подошел.— Терпеть не могу пчел!

Ну что ж, подумал я, был некогда доблестный фельдмаршал, который побаивался кошек. Что-то настойчиво стучалось в дверцы моего ума, но я не успел понять, что именно,— в сад вышла Дженни в сопровождении Коринны и Сэма.

Берти был несколько сконфужен тем, что последнюю

сценку видели две женщины. Он бросил на них привычно вызывающий взгляд, но в этом взгляде чего-то не хватало. Коринна, поджав ноги, села на траву; со скромным видом потягивая джин и имбирное пиво, она перешептывалась с Сэмом, а Дженни вела светскую беседу с Берти. Подковылял новый щенок, и Берти почесал у него за ухом. Вернулась обычная непринужденная атмосфера, время словно обратилось вспять: мы проводим свой первый день в «Зеленом уголке», еще не произошло, да и никогда не произойдет тех событий, которые так сильно омрачили нашу жизнь эти несколько недель.

Раза два Сэм окидывал Берти бесстрастным, оценивающим взором, но, кажется, он единственный подозревал, что мы пьем с убийцей. Глядя, как шаловливый ветерок играет золотыми волосами Дженни, я не мог думать ни о чем, кроме ее любви ко мне. Как непростительно было сомневаться в ее верности! Даже когда Берти что-то шепнул ей на ухо и они удалились в глубь сада и несколько минут о чем-то беседовали, я был совершенно спокоен.

— Ах ты, злая обезьянка,— сказала Коринна, когда щенок стал хватать ее пальцы.

Снова вернулось прошлое. И я услышал голос Берти из-за садовой ограды (это было после званого ужина у Пейстонов): «Как будто тебя оседлала злая обезьяна…» Берти рассказывал о Вере одному из своих веселых дружков. Так обычно болтают мужчины в курилках. Вульгарный, бессердечный треп, не заслуживающий ничего, кроме презрения. В таком духе отзываться о своей любовнице! Только чурбан мог не оценить, что это за редкостное, неповторимое существо. Мне стало тошно.

Они с Дженни вернулись по лужайке. Берти был явно озабочен. Но он попытался отмахнуться от того, что его тревожило, с помощью шутки:

— Идиллическая сцена! Словно мы в Эдемском саду. Змею остается только уползти…

Мы с Дженни прошли в кухню.

— О чем вы с ним разговаривали?

— Престранная история. Он захотел знать, я ли написала записку с приглашением зайти к нам в тот день, когда мы ездили кататься на яхте. Я сказала — конечно, нет. Он не счел нужным объяснять, что стоит за этим вопросом. Но вид у него был пришибленный, ты заметил? А о чем был ваш разговор?

— Главным образом об Элвине. И о Роналде Пейстоне. Дженни, любимая, как ты думаешь, Берти — отъявленный лгун?

Дженни принялась накрывать стол. Ответила она не сразу:

— Он не побрезгует никакой ложью, чтобы затащить женщину в постель. Женщин он, разумеется, презирает, это оправдывает его в собственных глазах.

— Но допустим, он попал в беду — большую беду. Стал бы он лгать, чтобы выкрутиться?

— Смотря в каком случае,— раздумчиво ответила Дженни.— Человек он совершенно аморальный. Но не трус. И у него есть чувство собственного достоинства и чисто мужское высокомерие. И еще сохранились остатки школьной и полковой этики. Не уронить свою честь.

— Ты хочешь сказать, он скорее соврет, чтобы выручить другого, чем ради собственного спасения?

— Да. Если этот другой — мужчина, товарищ.

— Или брат?

Глаза Дженни широко раскрылись.

— Что ты имеешь в виду?… Впрочем, если не хочешь, не говори.

— Ты как-то говорила, что они с Элвином недолюбливают друг друга. Ты все еще такого же мнения? Он ненавидит Элвина?

— Нет, я бы сказала, дело обстоит наоборот. Конечно, жить с Элвином не сладко. Но я полагаю, что он все еще дорожит семейной солидарностью. Не посрамить имя Картов. В сущности, он не слишком умен.