Смертельный яд

Сэйерс Дороти Л.

— Всегда счастлив, — ответил Бантер, — чем только могу служить вашей светлости.

— Я это знаю, — признал его светлость. — Снова и снова говорю я себе: «Вимси, это не может продолжаться вечно. Настанет день — и этот поистине бесценный человек сбросит с себя иго рабства и откроет собственный паб или еще что-то в том же духе». Но, слава Богу, этого не происходит. По-прежнему, утро за утром, мне приносят кофе, готовят ванну, раскладывают бритвенные принадлежности, разбирают мои носки и галстуки, и на благородном блюде подают бекон с яичницей. Что бы ни случилось! На сей раз я подвергну

твою преданность более опасному испытанию, опасному для нас обоих, Бантер, ибо если тебя возьмут в плен, сделав покорным мучеником матримониальных цепей, то кто же тогда принесет мне кофе, приготовит ванну, разложит бритвенные принадлежности и выполнит все остальные священные обряды? И все же…

— Кто эта особа, милорд?

— Их две, Бантер. «Две дамы сидели в беседке из роз, Биннори, о Биннори!». Горничную ты уже видел. Ее зовут Ханна Вэстлок. Женщина тридцати с лишним лет, насколько я могу судить, и совсем недурна собой. Вторая, кухарка — я не могу усладить ваш слух нежным звучанием ее имени, ибо оно мне не известно, но без сомнения это или Гертруда, Цецилия, Магдален, Маргарет, Розалин или еще что-то столь же благозвучное. Видная женщина, Бантер, более зрелая, но это лишь придает ей особый шарм.

— Безусловно, милорд. Если мне позволено будет сказать, то женщина зрелая и с царственной фигурой часто более благосклонна к знакам мужского внимания, нежели бездумная и легкомысленная молодая красотка.

— Верно. Давай предположим, Бантер, что ты станешь посланцем, которому будет поручено передать учтивое послание некоему мистеру Норману Эркерту с Уоберн-сквер. Сможешь ли ты, имея в своем распоряжении весьма ограниченное время, проскользнуть, подобно змию, в круг его домочадцев?

— Если это угодно вашей светлости, то я попытаюсь и сделаю все, что смогу.

— Благородный человек! В случае, если на тебя подадут в суд за нарушение обязательства жениться или из-за других последствий этого рода, расходы, естественно, берет на себя администрация.

— Благодарю вас, милорд. Когда, ваша светлость, я должен приступить к выполнению операции?

— Как только я напишу записку мистеру Эркерту. Я позвоню.

— Хорошо, милорд.

Вимси перешел за письменный стол. Спустя несколько секунд он недовольно поднял голову от письма.

— Бантер, я не люблю, когда у меня стоят над душой. Это меня нервирует. В чем дело: моя просьба тебе отвратительна, или ты хочешь, чтобы я купил себе новую шляпу? Что тревожит твою совесть?

— Прошу прощения вашей светлости. Мне пришло в голову спросить вашу светлость — со всем моим уважением…

— О, Боже, Бантер, только не надо меня подготавливать! Я этого не вынесу. «Одним ударом зверя повали! Всади кинжал до самой рукояти!». В чем дело?

— Мне хотелось спросить вас, милорд, планирует ли ваша светлость перемены в домашнем укладе?

Вимси отложил ручку и уставился на своего камердинера.

— Перемены, Бантер? И это после того, как я так красноречиво выразил тебе мою вечную привязанность к любимой мной рутине с кофе, ванной, бритвенными принадлежностями, носками, яичницей с беконом и хорошо знакомыми лицами вокруг? Ты, случаем, не предупреждаешь ли меня об уходе?

—

О, нет, конечно, милорд. Мне очень не хотелось бы уходить от вашей светлости. Но мне показалось вероятным, что если в жизни вашей светлости должны завязаться новые…

— О, так ты имеешь в виду галстуки! Ну, конечно, Бантер — если считаешь нужным. Ты имел в виду какой-то определенный узел?

— Ваша светлость неправильно меня поняли. Я имел в виду новые отношения — семейные узы, милорд. Иногда, когда джентльмен реорганизует свой дом на матримониальной основе, леди желает иметь право голоса при выборе личного камердинера джентльмена, в каковом случае…

— Бантер! — проговорил Вимси, который искренне изумился, — могу я спросить, откуда у тебя появились такие идеи?

— Я осмелился сделать некие выводы, милорд.

— Вот что бывает, когда учишь людей быть детективами! Неужели я взлелеял сыщика у моего собственного очага? И могу я спросить, зашел ли ты настолько далеко, чтобы определить имя этой леди?

— Да, милорд.

Наступило недолгое молчание.

— Ну, и? — спросил Вимси немного робко, — что ты скажешь, Бантер?

— Очень приятная леди, с вашего позволения, милорд.

— Она произвела на тебя такое впечатление? Конечно, обстоятельства довольно необычные.

— Да, милорд. Я, наверное, осмелился бы назвать их очень романтичными.

— Ты можешь осмелиться назвать их отвратительными, Бантер.

— Да, милорд, — проговорил Бантер сочувственным тоном.

— Ты не сбежишь с корабля, Бантер?

— Ни при каких обстоятельствах, милорд.

— Тогда не пугай меня больше. Мои нервы уже не те, что прежде. Вот записка. Отнеси ее и сделай, что сможешь.

— Хорошо, милорд.

— Да, и вот еще что, Бантер!

— Милорд?

— Похоже, я стал слишком прозрачен. Этого мне никак не хотелось бы. Если ты еще раз заметишь, что у меня все написано на физиономии, ты ведь намекнешь мне?

— Конечно, милорд.

Бантер тихо удалился, а Вимси обеспокоено подошел к зеркалу.

«Ничего не замечаю, — сказал он себе. — Не вижу, чтобы «щека бледнела и слеза катилась». Но, наверное, бесполезно было бы пытаться обмануть Бантера. Ну, не важно. Дело — прежде всего. В четыре норы лисы уже запущены. Что дальше? Как насчет этого Воэна?»

Когда Вимси случалось совершать вылазки в богемные круги, он неизменно обращался за помощью к мисс Марджори Фелпс. Она зарабатывала себе на жизнь изготовлением фарфоровых статуэток, и поэтому ее можно было найти либо в ее собственной мастерской, либо в мастерской кого-то из ее многочисленных друзей. Телефонный звонок в десять часов утра скорее всего заставал ее за поджариванием яичницы на газовой плите. По правде говоря, лорд Питер не стал бы утверждать, что они всегда были только друзьями и не выходили за рамки дружеских отношений. В ходе расследования дела о клубе «Беллона» были некие эпизоды, после которых было бы немного неловко обращаться за ее содействием в деле Харриет Вэйн, однако времени оставалось настолько мало, что Вимси уже не в состоянии был давать волю угрызениям совести. Он взялся за телефон, и с облегчением услышал «алло» на другом конце провода.