Смертная чаша
Шрифт:
– С-сучки… Отца! Отца моего! Зарублю.
И потянул саблю из ножен.
Хворостинин в один миг перескочил стол и мертвой хваткой вцепился в десницу Кудеяра. Тот силился стряхнуть князя, но не мог.
– Ты что делаешь? Это мятеж. Себя погубишь, род свой погубишь!
Но тот, ровно в бреду, изрыгал бессвязицу:
– Отца! И кто? Коней седлать! Где кони! С-сучки. Кому поверили? Немчину, свинье пивной… Рубить, сечь! Наш отец, отец! Столп! А они! Холопья порода. Н'eмчину!.. Кони…
Хворостинин не отпускал его.
– Род побереги!
– Убивать. Рубить. Резать. И чтоб ни единого…
Вдруг сила, с которой рвался из цепкого захвата Кудеяр, разом удесятерилась. Витязи в старину пили из неких чародейных источников, и вода наговоренная крепила их мышцу дикой силой земли, тверже камня делая ее. Тако случилось и с Кудеяром, только чаша с зачарованным питьем, поднесенная ко рту его, осталась невидимой. Протяжный вой издал он, и вой этот на конце сменился хрипом. Тотчас отшвырнул Кудеяр Хворостинина, как сухую щепку, да выхватил саблю.
– Опомнись! – бросил ему Хворостинин, вставая из весенних грязей.
Тот упрямо помотал головой.
– Если товарищ ты мне, князь Митрей, иди со мной! Поскачем, отобьем отца! Давай же!
– Нет. Против царя я не встану.
– Бросаешь меня?! Тогда я сам пойду! Один управлю дело! Сколько их там, Федька? А? Десяток? Дюжина? Какая, хрен, разница!
Хворостинин медленно вынул клинок из ножен.
– Не позволю тебе, дурак. Так ты отца не вызволишь, токмо глупостей наделаешь.
Кудеяр шагнул к нему, поднимая саблю.
– Отойди.
– Нет. Я не позволю тебе, – строже сказал Хворостинин, сводя брови.
– Ино я и тебя пройду! – ответил Кудеяр, примеряясь к схватке.
– Это же друг твой! Благодетель! – попытался урезонить брата Федор.
Тот с веселой усмешкою ответил:
– Да хоть сто раз друг, а не стой у меня на пути! Митрей Иваныч, отступись, не дразни. Жизни лишу! Мне торопиться надо, а ты передо мной суёсся. Уйди, Христом Богом молю!
– Нет.
И тут Кудеяр зарычал с подвывом, точно волк вселился в него:
– Уйди же… Р-разрублю… Лучше и впр-рямь чужому цар-рю слугой быть, чем от своего такое поношение тер-рпеть… Уйди…
– Нет! – ответил Хворостинин и едва успел отбить первый удар Кудеяров.
За первым посыпались новые. Противник князя двигался быстро, нападал с неослабевающим натиском, меняя один прием на другой. Без устали испытывал он оборону Хворостинина на прочность разными способами. И по-татарски, и по-немецки, и по-фряжски, со всем искусством и с неуемной лютостью.
При всем том Кудеяр щерился улыбкой зверя лесного. Так хмылит рожу, намереваясь снести голову доброму человеку, пошлый душегубец, попривыкший на большой дороге отбирать жизни с легкостью, потребной для простого откусывания хлеба, и приучившийся получать от того удовольствие.
Хворостинин отражал наскоки Кудеяра твердо, встречал его прочной защитой, откуда бы ни набрасывался он.
Но тяжко приходилось князю: не решался Хворостинин повредить Кудеяру, ранить его или, не дай Бог, убить. Душа князя не допускала сего, отводила руку.
Федор стоял в растерянности, не ведая, к кому примкнуть.
Кудеяр с Хворостининым, зная силу друг друга, вели сложную и стремительную игру. Поглядел бы со стороны небоец и не понял бы, к чему сии рывки, отскоки да уклоны. Два неприятеля словно бы рисовали в воздухе вязь книгописную или узор, назначенный для книжного же украшения. Только один из них макнул «перо» свое в смертные чернила и желал погубить сопротивника, а другой искал мира и оттого писал чернилами милосердия.
– Уймись же! – попробовал Хворостинин еще раз утихомирить Кудеяра.
И, как опытный боец, почуял беду за миг до того, как она явилась во плоти.
Отвлекся Хворостинин, потерял дыхание. Сбился! А тот сложный узор, который выписывали клинками два бойца, требовал внимания без ослабы… Кудеяр не преминул воспользоваться оплошкой Хворостинина. Князь как будто не дорисовал малую петельку, удерживавшую в отдалении от него Кудеярову саблю. Удар страшный, неотразимый обрушился на грудь Хворостинина.
Дмитрий Иванович со стоном опрокинулся навзничь. Оружие вылетело из руки его. Кровь обильно потекла из длинной рубленой раны.
Кудеяр устало отер пот со лба, удоволенно покачал головой и замахнулся, желая добить Хворостинина. Но вместо князя перед ним оказался Федор: Тишенков-младший бросился на колени, собой закрывая лежащее на земле тело от братней сабли.
– Гюргя! Меня – первым.
Кудеяр посмотрел на брата в изумлении. На краткое мгновение гнев покинул его:
– Что я делаю… – Кудеяр зажмурил глаза, встряхнул головой. – Что ты со мной делаешь?! А что же я-то делаю…
Но сумеречная мгла, питавшая его неистовый пыл бойцовский, оказалась сильнее. Рассвирепев на Федора, он изрыгнул в самое лицо ему:
– Проклинаю вас всех… Проклинаю! И тебя, гадину, проклинаю! Не встал за отца. Какой ты брат мне! Ты вошка.
И Кудеяр с такой силой двинул Федора носком сапога в подбородок, что тот пал с колен и распростерся на окровавленном теле Хворостинина. Кудеяр до белизны в пальцах сжал рукоять сабли, рука его задрожала, лицо исказилось, будто по нему прошла черная волна океанская.
– Трус! Трус! Срам'eц! Удод смердючий! Убью тебя, трус! – заорал он в лицо Тишенкову-младшему.
Федор тихо ответил ему: