Смертный бессмертный
Шрифт:
Скорбная ночь для тех несчастных, что остались в замке! Завтрашний день принесет гибель их родовому гнезду; а сами они, бесприютные изгнанники, будут бродить по негостеприимным горам, пока, дрожа от страха, с тысячью предосторожностей не доберутся до отдаленного полуразрушенного шале – и там наконец не узнают судьбу несчастного беглеца. Для всех эта ночь стала бессонной. Словно этих страданий было недостаточно, страшилась мадам де Марвиль и за сына: из Парижа пришла весть, что жизнь его в опасности, что его разыскивают, и хотя пока не схватили – неизвестно, удалось ли ему бежать. Всю эту нескончаемую ночь провела она на башне замка, высящейся над скалой, откуда открывалась панорама долины внизу – прислушивалась к каждому звуку: не послышатся ли крики, не раздадутся ли ружейные выстрелы – свидетельства пленения ее мужа. Стоял сентябрь; ночами уже холодало; бледная и дрожащая, она ждала, когда над холмами загорится рассвет. Фанни же в эти тревожные часы готовила все необходимое для отъезда; перепуганные
– Шевалье [95] , – заговорила она, – не так должно вам явить свое мужество, не так защитить невинных. Бросать вызов разъяренной толпе – значит навлечь на себя верную смерть; вы должны спастись ради вашей семьи – пожалейте мать, она вас не переживет! Молю вас, послушайте меня!
Анри повиновался ее голосу и согласился на более разумный план. Отъезда мадам де Марвиль и Фанни в деревне ждали; мятежники дали обещание, что их пропустят и не причинят никакого вреда. Однако сопроводили свои слова суровой клятвой: если окажется, что вместе с ними пытались бежать правитель или его сын (мятежники подозревали, что тот уже прибыл в замок) – все будут немедля принесены в жертву правосудию. Никакая маскировка не поможет: несомненно, враги будут внимательно следить за отъезжающими. Все обитатели замка известны наперечет, судьба каждого установлена – кроме двоих самых ненавистных: правителя, чей побег еще неизвестен, и его сына, так неожиданно и не ко времени вернувшегося домой. Пока они совещались, из долины внизу донесся бой барабанов: сигнал, возвещающий, что вот-вот начнется атака на опустевший замок. На колебания и промедления времени не оставалось. Анри лег на дно charrette [96] ; сверху его забросали соломой и разными вещами; две женщины, трепеща, уселись в телегу, а хромой садовник сел впереди и взялся за вожжи.
95
Обращение к дворянину.
96
Телега (фр.).
Вследствие возбужденного состояния коммун, через которые им предстояло проехать – где один вид человека из высшего класса возбуждал свирепейшую вражду, так что их, несомненно, ждали там жестокие оскорбления, если не смерть, – мадам де Марвиль и Фанни оделись в крестьянское платье. Телега начала спускаться по извилистой горной дороге; несчастная хозяйка замка горько рыдала – Фанни, бледная, с сухими глазами и плотно сжатыми губами, не сводила глаз с жилища, под кровлей которого она нашла приют, оставшись в детстве беспомощной сиротой, где ее всегда ждали благоволение и доброта, где дни ее текли в невинности и в мире. «И он гонит нас прочь! – он, тот, кого я любила! – кого люблю до сих пор! – о горе!»
Они спустились с возвышенности, где располагался замок, и двинулись дальше по дороге, ведущей прямо через деревню. Опасность приближалась; из груди снедаемой страхом матери вырвались восклицания ужаса; Фанни постаралась ее успокоить. Навстречу уже попадались крестьяне – и каждый, видя хозяйку замка, провожал ее бранью или проклятием; стали попадаться кучки из двух-трех человек – эти уже угрожали словами и жестами; как вдруг ушей их достиг согласный топот множества ног, и на повороте дороги пред ними появился Шомон во главе отряда из двадцати вооруженных бойцов.
– Не бойтесь, – обратился он к мадам де Марвиль, – в этой деревне вы под моей защитой.
Вместо ответа хозяйка с криком бросилась в объятия Фанни.
– Не бойтесь, мадам, он не осмелится причинить вам зло!.. Уходи, Луи. Не оскорбляй нас своим присутствием. Убирайся, говорю я!
Фанни говорила с гневом. Сперва она хотела принять совсем иной тон, но ужас мадам де Марвиль и мысль, что молодой воин, скорчившийся у ее ног, в любой миг может вскочить и броситься на врага, заставили ее воспользоваться той властью, которой, как обычно верят женщины, влюбленный не может не повиноваться.
– Я не оскорбляю вас, – повторил Шомон, – я вас спасаю. С госпожой я не в ссоре; страшиться меня стоит только тиранам. Без сопровождения вы здесь не в безопасности. Не зли меня, бесчестная обманщица: я обещал госпоже, что она уйдет невредимой, но ты – ты здесь в моей власти!
Фанни ощутила на дне charette яростное движение, и это пробудило в ней худшие страхи.
– Так схвати меня! – вскричала она. – Делай со мной, что пожелаешь; но ты не можешь, ты не осмелишься и пальцем коснуться невинной! Убирайся, говорю тебе! Не желаю больше тебя видеть!
– Что ж, повинуюсь. Не жалуйся на последствия.
Так-то, после долгих месяцев разлуки, встретилась Фанни со своим возлюбленным. Прежде она собиралась, встретившись с ним, воззвать к лучшему, что в нем есть, – к разуму; надеялась своим проникновенным голосом убедить его сойти с опасной тропы. С самого его приезда в долину не раз она пыталась добиться с ним встречи – но он страшился ее влияния: он твердо решился мстить и боялся, прислушавшись к ней, повернуть назад. Но теперь нежданное присутствие его соперника лишило Фанни самообладания и заставило изменить планы. Встреча врагов означала бы гибель – и Фанни приложила все силы, чтобы поскорее избавиться от того, кого все еще любила.
Луи и его спутники направились к шато, а charette с беглецами двинулась в противоположном направлении. По дороге им встретилось немало крестьян, со свирепым торжеством спешащих поучаствовать в разрушении замка – и в этот страшный миг несчастные радовались уже и тому, что ярость восставших направлена не на них. Дорога, по которой они ехали, вилась по узкой долине: с одной стороны возвышалась неприступная гора, с другой бурлил речной поток. Дорога то шла в гору, то спускалась под уклон; камни, оставшиеся от камнепадов, и ручьи, через нее прокладывающие себе путь, делали ее во многих местах почти непроходимой. Оставить деревню позади и выбраться невредимыми – вот был предел их мечтаний; но что это? – прямо на въезде в селение, посреди шумной толпы, спешащей к замку, charette вдруг провалилась в глубокую канаву; одно колесо наполовину соскочило с оси и растеряло все спицы, так что телега сделалась совершенно бесполезной.
Фанни спрыгнула наземь, чтобы осмотреть колесо и понять, есть ли надежда: надежды не было.
– Grand Dieu! [97] Мы погибли! – были ее первые слова.
Мадам де Марвиль застыла, вся дрожа, почти лишившись чувств, зная, что единственная ее надежда спасти сына теперь висит на волоске.
Один крестьянин, в прошлом по-доброму относившийся к Фанни, теперь приблизился, сняв шляпу, словно хотел смягчить грубость своих слов этим вежливым жестом, и заговорил: ему, мол, так не терпится избавиться от дворян, что он готов собственную телегу им одолжить – пусть перегрузят вещички туда и катятся подобру-поздорову! И, не дожидаясь ответа, принялся сам перекладывать вещи из одной телеги в другую.
97
Великий Боже! (фр.)
– Нет, нет! – вскричала мадам де Марвиль и, вскочив со своего места, схватила крестьянина за руку – за миг до того, как тот должен был обнаружить укрытие ее сына. – Мы ничего не примем от наших гнусных врагов! Убирайтесь прочь со своими предложениями! Лучше умереть на месте, чем принять помощь от такой canaille [98] !
Оскорбление взорвало толпу. Ярость мятежников, возбужденная преступлением, к которому они сейчас готовились, бурным потоком устремилась в новое русло. Со свирепой бранью набросились они на несчастную женщину – и выволокли бы ее из телеги, но в этот миг сын ее вскочил из своего укрытия и нанес ближайшему из нападавших сокрушительный удар, чем на мгновение остановил остальных. Мгновение – и селяне с воплями, достойными диких индейцев, вновь бросились на свою добычу. Мать и сына схватили и оттащили друг от друга; крики: «A bas les aristocrats!» [99] —«A la lanterne!» [100] – ясно свидетельствовали о кровожадных намерениях нападавших.
98
Сволочь (фр.).
99
Долой аристократов! (фр.)
100
На фонарь! (фр.)