Смертный страж. Тетралогия
Шрифт:
— Нет, я все вспомнил. Я спас вашу Батарейку от бандитской пули. Просто после этого у меня был очень длинный и запутанный сон.
— Как-нибудь расскажешь, — кивнул гость. — Доктор уверен, что это воспоминания о бытии душ по другую сторону жизни.
— Но он же не знает, что я видел?
— Зато знает, в каком ты был состоянии. Давай попробуем еще раз, коли у тебя случился приступ пробуждения склероза: ты можешь сказать, почему ты закрыл от пули гражданина Белокотова?
— Я стремился исполнить свой гражданский долг!
— Молодец, — хмыкнул Широков. — Больного головой изображаешь на пятерку.
— Неправда ваша, Сергей Васильевич, все как
— Ну, тут все как раз просто, — широко и дружелюбно улыбнулся гость. — Делопроизводство у нас так устроено, что, коли папочка открыта, все вопросы, в ней заданные, надобно закрыть и только после этого в архив отправить. А правильно ее открывали, неправильно — это уже момент второстепенный. В любом случае довести до конца следует. Порядок есть порядок. Этим я, собственно, теперь и занимаюсь. Закрываю вопросики. А там дальше уж как заведено: передам отчет по ведомственной принадлежности, они дело сверстают, далее в прокуратуру, в суд — и вперед по долгой одноколейке к заснеженным сопкам.
— К каким сопкам?
— Ну, ты прям как маленький, гражданин Варнак! — развел руками фээсбэшник. — Ты, когда гражданина Белокотова от смерти собою закрывал, убийце раны, несовместимые с жизнью, нанес? Нанес. А как нанесение таких ран Уголовным кодексом трактуется, знаешь? Знаешь. Убийство при отягчающих обстоятельствах, от пятнадцати до пожизненного. Или ты думал это как, лапкой затереть?
— Но ведь я же этого… вашего Батарейку спасал!
— Ты, лейтенант, часом, не с Луны свалился? У нас в Уголовном кодексе даже статьи о самообороне по факту не существует! Сроки лепятся только так, даже если жизнь свою защищаешь. А ты за постороннего человека вступился. Сам, не по долгу службы, без приказов, без договоров. В общем, не имея для сего поступка ни единой отмазки. Для тебя не то что оправдания, даже смягчающего обстоятельства в Кодексе никем не придумано. Так что, убийство без вариантов и разночтений. Получишь полный срок. — Теперь гость был уже не дружелюбным, а жестким и холодным. — Но есть шанс оформить случившееся как действия агента нашей службы. Если ты, конечно, проявишь необходимую лояльность. Так что, ничего рассказать не хочешь?
— Нечего мне говорить, — откинул голову на подушку Еремей. — Попал по дурости. Не первый раз. Видно, так уж на роду всем русским написано.
— Да уж не первый, не первый, — голосом ледяной статуи подтвердил Широков. — Объект Батарейка, давая показания, отметил, что именно ты был тем мотоциклистом, который спас ему жизнь на Мещерском шоссе. Остановил вымогателей. Тройное убийство, чистый «глухарь». А тут вдруг для полицейских такая радость! Итого, лейтенант, на тебе уже четыре трупа. Если получишь пожизненные хотя бы за каждый второй, то их у тебя будет уже два. Не упускай шанс. Расскажи, на кого работаешь, и я запишу тебя двойным агентом, с риском для жизни выполнявшим задание Отдела физической защиты. И вместо тюрьмы ты получишь орден. Или два, по одному за каждый эпизод.
— Мне говорить нечего, — отрезал Варнак.
— А жаль, лейтенант, очень жаль, — причмокнул гость. — Если ты не желаешь помогать себе сам, то я тем более не смогу ничего сделать. На днях сюда должен приехать гражданин Белокотов, мы проведем опознание — и все… Я ему объяснил, что у нас есть хорошая возможность упечь в тюрьму по совокупности очень опасного преступника, и Батарейка проникся. Весьма. Просто рвется
Физически Еремей Варнак восстанавливался довольно быстро: как только дырки зарубцевались — молодое тело стало легко набирать вес и силу. А вот умственно… Умственно Ерема никак не мог избавиться от ощущения, что продолжает вполглаза смотреть на мир из души волка, бегающего где-то по городским кварталам, играющего с девочкой, ловящего крыс и наслаждающегося текущей в горло парной кровью. Порою впечатления становились настолько сильны, словно он больше находился там, а не здесь, привязанным к больничной койке.
Правда, докторам он про свои галлюцинации предпочитал не говорить. Опасался, что залечат галоперидолами до полного растительного состояния или просто переведут в психлечебницу, и все — будет с клеймом на всю оставшуюся жизнь. И это — если дешево отделается. Могут ведь и скальпелем в мозгах покопаться. Поэтому о волке и крысах он молчал, всего лишь сладко причмокивая иногда без всякого повода, и отъедался супами и кашами, что выделяли ему по нормативу усиленного питания.
Веселье закончилось, когда через неделю после визита господина Широкова за ним и вправду приехал конвой, заковал в наручники и в зарешеченном броневичке, пахнущем типографской краской, покатил куда-то по городу. Через час они вышли во дворе, насквозь пропитанном ароматами жженой бумаги и свежего цемента, а легкий болотный дух выдавал близость большой проточной реки. Сами болота ощущаются чуток иначе — почти тот же запах на них тяжелый и стоячий, без свежести…
— Руки за спину, — скомандовал конвойный, — голову вниз. Под ноги смотреть!
Его завели на тесную лестницу, на третьем этаже велели свернуть в коридор и препроводили в кабинет, владельца которого с головой выдавал мятный, со спиртово-мускусной примесью, аромат.
— Здравствуйте, Сергей Васильевич, — поднял голову Варнак.
— Ну, я-то ладно, — ответил тот, как и положено — аккуратно бритый, выглаженный и причесанный, словно вылизанный любящей кошкой-мамочкой. — Я пока не жалуюсь. Главное, что ты теперь на ногах. Ладно, не будем отвлекаться. С этими проклятыми пробками вечно ничего не успеваем. К опознанию все готово, выбирай место между понятыми…
В кабинете на диванчике у стены уже сидели двое таких же плечистых, высоких и коротко стриженных молодых ребят в полурасстегнутых потертых куртках и рубашках с кожаными галстуками. Просто новообретенные близнецы какие-то. Еремей, не мудрствуя, сел сбоку.
— Оч-чень хорошо! — кивнул Широков. — Сейчас пригласим пострадавшего.
Он вышел, старательно затворив тяжелую дверь, но сквозь нее все равно были хорошо слышны и шаги по мягкому ковру, и разговоры курильщиков у дальнего окна. По сочащемуся запаху Варнак мог даже сказать, что один из них курит легкие сигареты, а другой — натуральный «Беломор».
— Очень рад, что вы приехали, Константин Викторович, — остановился перед дверью Широков. — Сейчас мы проведем опознание. Прошу вас не бояться, ни о чем не беспокоиться и говорить всю правду. Я понимаю, что подозреваемый спас вам жизнь и принял в себя предназначенные вам пули. И за этот поступок начальник Управления даже решил наградить его почетной грамотой за своей подписью. Но при этом подозреваемый убил человека, и за это преступление он должен получить свои пятнадцать лет колонии строгого режима или пожизненное заключение. Так что не волнуйтесь. Давайте посадим этого негодяя, и наша совесть будет чиста.