Смертоцвет
Шрифт:
— Есть немного, — протянула Таня задумчиво с ехидной улыбкой. — Но это, конечно, сперва надо хорошенько обдумать. Однако есть еще один вопрос. Ты разговаривал с графом? Что он? Я понимаю, что момент был не особенно подходящий, но…
— Граф готов к переговорам, — ответил Герман. — Но я бы действовал с ним очень осторожно. Бог знает, что у него на уме. Тут еще эта история с лакеем… как бы он не воспринял это, как угрозу с нашей стороны?
— Не учи папу детей делать, — неожиданно произнесла Таня. — В смысле, моего папу не учи. Если граф готов к сотрудничеству, то это первая хорошая новость за сегодня. Как я поняла, нашим
— С превеликим удовольствием! — Герман щелкнул каблуками.
— Так, а можно без превеликого удовольствия? — глаза Тани с сомнением сощурились. — В самом деле, будь уже посерьезнее, мы тут не в игрушки играем.
— Я тоже в игрушки не играю, как видишь, — Герман наклонился к ней поближе. — Я, между прочим, блестяще выполнил ваше первое поручение, несмотря на непредвиденные обстоятельства. А награды никакой до сих пор не получил.
С этими словами он провел кончиками пальцев по ее щеке.
— Эй, ты чего! — она чуть отстранилась. — Меня, между прочим, отцовский шофер в машине дожидается. Бог весть, что он еще подумает!
— Подумает, что ты здесь разрабатываешь чрезвычайно важную операцию государственного значения! — проговорил Герман ей на ушко, уже орудуя с застежкой ее платья. — И что тебя ни в коем случае нельзя отвлекать.
— Погоди… — ответила она с легкой хрипотцой в голосе. — Значит так, я предварительно санкционирую тебе операцию… подчеркиваю: предварительно! Так, подожди… да перестань уже ты… ох, ну ладно… но сначала, в общем, пока что никакой самодеятельности, слышишь? Я завтра же попробую переговорить и пришлю тебе инструкции… да что ты делаешь, ты же порвешь шнуровку! Погоди, я сама… Вот же сотрудники, ничего доверить нельзя…
Глава десятая
Происходит катастрофа
— Вот, значит, тут-то она и залезала, — произнес усатый вахмистр, постучав носком сапога по железной крышке люка.
Герман наклонился к крышке, рассмотрел ее, приподнял.
Они находились внутри плохо освещенного склада, где некогда Пудовский хранил краски и реагенты для своего производства. Находился он на отшибе, так что во время памятного сражения совершенно не пострадал. Пахло здесь пылью и чем-то остро химическим, снаружи выл ветер и хлопал на крыше куском отошедшей жести.
Идея устроить в Залесском засаду и арестовать Надю казалась естественной: никакой информации, где она может скрываться, у Корпуса не было, а уж здесь-то она наверняка появится. Значит, нужно было найти, как именно она проникает под защитный купол. И вот, нашли.
— Скажите, а вы точно уверены, что она прошла именно здесь? Не может быть здесь других выходов?
— Ох, точно. Мы, надо правду сказать, в первый-то раз, когда территорию обыскивали, опростоволосились, — вахмистр смущенно пощипал длинный ус. — Здесь сверху люка вот этот ящик стоял, изволите видеть. Ну, и кто-то из ребят не заметил, не проверил, что под ящиком. Он еще был к стене придвинут,
— А внутри смотрели, что там? Куда он выходит? — Герман приподнял ржавую крышку. Изнутри пахнуло сыростью и гнилью.
— Спускались, там коридор какой-то, — ответил вахмистр. — Но далеко не пошли, нам отлучаться-то не велено.
— Давайте посмотрим, — сказал Герман.
Они спустились вниз по грязноватой лестнице, внизу вахмистр засветил керосиновую лампу, и вместе двинулись по узкому лазу, стены которого были выложены кирпичом.
— По всей видимости, его Пудовский возвел, — проговорил вахмистр. — Что, значит, в случае чего отсюда выскользнуть. Он, сразу видать, был хитрец еще тот, вот и предусмотрел. А дамочка эта, видимо, все его хитрости знала, ну, и про подземный ход — тоже. И теперь, вот, воспользовалась.
Герману было в этом лазе не по себе. Невольно он вспомнил недавний поход в гробницу — здесь для полноты сходства не хватало только плюща, змеящегося вдоль стен. Ну, и многорукого паука, конечно же.
И хотя Герман отлично понимал, что никого здесь нет, но рука его, все-таки лежала на кобуре револьвера — на всякий случай.
— К реке он, видать, выходит, — проговорил вахмистр, и его голос пронесся по коридору эхом. — Вон, сыростью как тянет. Это тогда, значит, еще идти долгонько.
— Ничего, давайте пройдем, — сказал Герман. — Нужно точно знать, где выход. Там мы засаду поставим, а как только она в лаз войдет, мышеловка захлопнется.
Они прошли еще шагов двести, кое-где по стенам виднелись похабные рисунки. Интересно, кто еще пользовался этим лазом? Вряд ли уж подобное непотребство изобразила Надя или Пудовский.
— Смотрите! — воскликнул вахмистр. — Тут лежит что-то.
В самом деле, возле стены, придавленный камнем, лежал недорогой потертый бумажник. Герман осторожно открыл его. Внутри был сложенный вчетверо листок бумаги. Герман развернул его и прочитал записку, написанную аккуратным мелким почерком гимназистки-отличницы:
'Поздравляю, вы нашли путь, которым я пробиралась на фабрику. Стало быть, вы не дурак. А раз вы не дурак, то должны понимать, что раскрытым путем я уже больше не воспользуюсь.
Одним словом, встретимся мы с вами в следующий раз на моих условиях. Первого октября сего года вы выйдете из поезда в пять часов вечера на станции Кувшиново, сойдете с перрона и сразу же свернете на тропинку, ведущую в лес. Пройдете полверсты, и мы вас встретим. С вами должен быть один представитель от мастеровых. Мы обсудим условия их освобождения.
Естественно, что никаких других жандармов, и вообще никаких людей с вами быть не должно. Как вы понимаете, мы в состоянии это проверить. Если с вами будут другие люди, встреча не состоится, а я найду возможность донести до ваших людей, что вы мерзавец, не желающих их освобождения.
Надеюсь на ваше благоразумие.
Н.'
— Первое октября, — проговорил Герман себе под нос. — Значит, есть еще неделя.
— Ну, так что же, ваше благородие, дальше-то пойдем, или как? — осведомился вахмистр.